После подъема флага давалось полчаса отдыха, в течение которого команда собиралась на баке «покурить», офицеры спускались в кают-компанию и доканчивали свой прерванный завтрак. Далее по распорядку дня с половины десятого до одиннадцати часов шли занятия и учения. В одиннадцать часов кончались работы и занятия и наступало время обеда.

«Свистать к вину и обедать!» – разносилась команда с юта «Трех Святителей», и бойкая трель унтер-офицерских дудок на все лады переливаясь, звучали по палубам и кубрикам.

У ендовы с вином (водкой. – А.Л.) собиралась большая группа команды, по большей части старослужащих матросов. Каждый из них по очереди подходил к ендове, выпивал чарку, крестился, как-то особенно крякал от удовольствия и рысью мчался к своему баку с едой. Баталер с книгой и карандашом стоял около и отмечал пьющих, потому что те, кто не пил, при раздаче жалования в конце месяца, получал за невыпитое вино деньги. Надо сказать, что по тем временам эта сумма значительно увеличивала матросское жалование. И снова из воспоминаний офицера Монастырева: «За четверть часа до обеда вахтенный начальник вызывал сигналом всех наверх, и ротные командиры осматривали, чисто ли вымыты руки перед обедом, после чего следовал последний. Половина второго – давался чай, и ровно в два часа снова начинались работы и занятия, продолжавшиеся до пяти часов вечера. Затем ужин, после которого каждый мог располагать своим временем как хотел и развлекался по способности. Между прочим, вечером обычно давалось распоряжение, передаваемое унтер-офицерскими дудками с особым удовольствием по всем кубрикам и палубам: «Играть, петь и веселиться!» Матросы затягивали музыкальные, красивые, то безудержно веселые, то глубоко печальные малороссийские песни. В промежутках песен, в тихие вечера, можно было слышать щелканье костей о палубу, с каким-то особым смаком – это играли любители этой игры. Мы же, офицеры, играли в кают-компании в «трик-трак», очень распространенную на флоте игру, поклонники музыки – играли на пианино, скрипке и виолончели. Вечерами устраивались музыкальные вечера с пением, которые доставляли всем большое удовольствие».

После спуска флага развлечения снова продолжались. «Потом немного спустя: «Из палубы всем выйти, палубы проветрить, переборки отдраить!» Все открывалось, и чистый воздух проветривал нижние помещения, где его всегда не хватало… Перед тем как наступал вечер и сырость из Инкермана спускалась на рейд, сверху доносились звуки последнего сигнала: «Орудия, штурвалы, компасы чехлами накрыть!»

И корабль был готов ко сну… Так проходил морской день на «Евстафии», в зимнее время, в так называемом резерве».

19 декабря 1913 года мичман П.П. Ярышкин убыл в 28-дневный отпуск, вернувшись на корабль 13 января 1914 года. После отпуска дни текли быстрее.

В начале марта 1914 года ранняя южная весна украсила Севастополь яркими цветами и молодой зеленью деревьев. Черноморский флот готовился к новой летней кампании. Севастопольский порт ожил. Катера сновали по Южной, Артиллерийской и Северной бухтам, буксиры таскали баржи с углем, припасами и боезапасом. То у борта одного, то другого корабля разгружались угольные баржи. Вокруг этих кораблей тучами поднималась угольная пыль. На линкорах при погрузке угля всегда играл судовой оркестр. Музыка придавала этой тяжелой и грязной работе какую-то особую бодрость и энергию. В своих «Записках морского офицера» офицер Императорского флота Н.А. Монастырев писал о погрузке угля: «Это был како-то своеобразный спорт. В конце каждого часа грузящиеся корабли сигналом показывали, сколько тонн он принял, и если оказывалось, что на несколько тонн больше, то яростный рев проносился по кораблю и корзины с углем с удвоенной быстротой летали по воздуху. Никто не хотел быть последним, так сказать, срамиться, и поэтому по всей эскадре угольные погрузки проводились быстро. Наиболее отличившемуся кораблю объявлялась командующим флотом благодарность в приказе и выдавался приз. Обыкновенно начинавшаяся ранним утром, погрузка кончалась к вечеру, после чего немедленно корабль мылся весь целиком и особенно тщательно. Тем не менее прием угля был нарушением корабельной жизни и событием, которое все недолюбливали. Слишком оно выводило всех из колеи и разводило грязь повсюду. Помню, после погрузки угля мы все ходили как бы с подведенными глазами, так как невозможно было за один раз вывести забившуюся всюду угольную пыль. Особенно тяжко это «развлечение» было в жару и в дождь. Все прочие авральные, общие работы на корабле были во много раз приятней и не чуть не были ни для кого трудными».