Пустыня столь необъятна, что он отовсюду

Мерещится путникам между барханных складок.

Все мы кочевники жизни, что шагу меж дюн,

Боимся ступить, оказаться во тьме порока.

Кочуем в пустынях, в надежде подставить дождю

Скулы, давно обветренные сирокко.

По щиколотки утопаем в пригорках холмов,

За которыми слышится эхо спасённых скитальцев.

Пекло сжигает шрамы от кандалов

Да так, что от боли не чувствуем силы в пальцах.

Все мы бредём лабиринтами южных стихий,

Мечтая напиться живительной влагой фонтана,

Только каждый колодец высушен до трухи

Наёмниками по приказу скупого султана.

Телами пути пробиваем сквозь жар пустынь,

Где только сильней обжигает взмах опахала.

Ноги не держат, хоть спасительным блеском святынь

Манит холодный мрамор и сад Тадж-Махала.

Все мы бредём караванами мыслей, пока

Живьём не сгорим, не сольёмся с песком воедино.

Обжигая колени чувствуется, как рука

Тянется к лампе, что когда-то спасла Алладина.

Осталось всего потереть золотой сосуд,

Пожелать избавления от нестерпимого пекла.

Мы сами – своя пустыня, и в ней не спасут

Никакие молитвы. Здесь каждый сгорает до пепла.

***

С книгой в руке на широком подоконнике.

Вот где проводят жизнь и года романтики.

Чай уж давно позабыт на соседнем столике,

У душ побледнели обложки, истёрлись кантики.

Стопки сменяют друг друга, как краски осени,

Жизнь утекает сквозь буквы и строки чернильные.

Как книги, о них забыли и грубо бросили

Ждать, когда кто-то откроет их души пыльные.

Остаётся всегда послевкусие книг, ведь открытые

Они не теряют сладость, как конфеты в фантике.

С забытыми кем-то книгами, и сами забытые

На подоконниках жизнь коротают одни лишь романтики.

***

Не сахар, совсем наша жизнь не сахар,

Дыра на сердце побольше дыры в нуле.

Пойдём и спасём её от полнейшего краха

И купим одно на двоих наше крем-брюле.

Можешь купить шоколадное, я не спорю,

У каждого вкусы разные, не надо «прости».

Крем-брюле, шоколад… Несомненно помогут горю,

Хотя бы на время немного его подсластить.

***

Люди курили и мчались расставить себя по местам,

Кусочками пазла сложиться в конечный эскиз.

Никто не хотел мою душу испить, да я сам

Ощущал себя так, словно я окончательно скис.

Люди любили и мчались любовь разделить,

Отливая по капле как чай, чтоб других согреть.

А я до краёв наполняясь, боялся разлить,

Норовя от горечи кофе внутри сгореть.

Люди умели светиться огнём мотыльков,

Отражая небесные звёзды в вечерней траве.

Я тоже светился, горел, но едва ли таков

Как у них был мой бледный от лампочки свет.

Люди мечтали и птицами мчались в окно,

Скворцами неслись на волю. Порхать журавлём

Я тоже хотел с ними рядом, средь галок, но

Всё бился в стекло, разбиваясь на части живьём.

Люди смеялись так звонко, что я с ними глох,

Как радио, что может настроить лишь сущий провал.

Люди спешили жить, пока я делал вдох.

Пока я едва ли с собою сосуществовал.

***

На севере, за морями до дна ледовитыми

Градусы так морозят, что ядовитыми

Змеями кажутся, в кожу вонзаясь зубьями,

До боли, до ломки костей отдавая безумьями.

На севере, горные пики со снежными хлопьями

Вбивают свои холода сквозь одежду копьями.

Вершины вверху накрывают просторы шапками

Снежных лавин, хоть греби этот снег охапками.

На севере, склоны манящими параллелями

Обрастают, как злоба иголками, пышными елями.

Морозной пустыней за снежными альбионами

Стоят ледовитые горы во тьме легионами.

На севере нет ничего, кроме белой пустоши,

Пугает малейшая ветка, внезапно хрустнувши.

Полярная ночь напоследок собою укутает,

Что даже если найдут, не узнают, откуда ты.

На севере нет ничего, кроме пара дыхания.

Идеальное место для жизненного затухания.

Белая прерия с такой неизменной погодою,