– Что? Скажи погромче!

– Нет, нельзя повторять! Передавай, как понял.

И Маргаритина фраза продолжает свое путешествие. Наконец она доходит до меня. Я чувствую в своем ухе горячее дыхание Юры и еле слышный шепот:

– В Арбатском счастье ест шар.

Беспрекословно передаю эту глупость Жене.

Последним сидит Юрин папа, единственный из старших за этим столом, кроме m-llе Marie.

– Господа, внимание! – провозглашает он, с шумом отодвигая стул. – В Арбатской части пожар!

– Что? Что такое? – слышится со взрослого стола встревоженный голос какой-то дамы.

– Вы шутите, или это серьезно?

Юрин папа смеется.

– Спросите Маргариту!

Все хохочут, Маргарита громче всех.

– Совсем я не так сказала! На горе Арарат три барана орали!

Все еще громче смеются.

В это время начинают разносить чашки с шоколадом, и мы сразу забываем Арарат и Арбат.

После шоколада нас ведут в большую светлую залу с колоннами, зеркалами и паркетным полом. M-llе Marie садится за рояль.

– Cavaliers, engages vos dames![13] – кричит Юрин папа.

Музыка играет что-то очень веселое. Несколько пар уже кружится.

– Кира, вот тебе дама, – говорит Юрин папа, подводя ко мне Маргариту, с которой только что танцевал польку.

– Я с Юрой хочу, – отвечаю я, не глядя на своего врага.

– Разве кавалеры с кавалерами танцуют? – фыркает Маргарита.

– Еще как танцуют! Сейчас увидишь!

Я бегу приглашать Юру. На наше счастье сейчас играют галоп, где роли дамы и кавалера приблизительно одинаковы.

Локоны моей дамы Юры хлещут меня по лицу; все кружится – и мы, и зала; все громче и быстрей играет музыка.

Чувство полета снова охватывает меня. Я что-то громко кричу, еще шире раскрываю глаза…

Галоп кончился. Я никого не видел, ни о чем не помнил. Теперь я знаю одно: я страшно люблю Юриного папу.

Вот он, нагнувшись над роялем, говорит с m-llе Marie.

Я бегу к нему.

– Как ты хорошо танцевал сейчас! – восклицает он.

– Я вас так люблю, так люблю! – говорю я, не помня себя.

Он целует меня в лоб, затем, обернувшись к m-llе Marie:

– Этот мальчик совсем покорил мое сердце!

– Очень рада, – перебирая ноты, отвечает та, – я знала, что эти братья в твоем вкусе.

Галоп сменяется полькой, полька – венгеркой, венгерка – па-де-катр, тот снова галопом.

Все раскраснелись, все запыхались. Старшие, глядящие на танцы из соседней комнаты, от времени до времени подзывают к себе детей, вытирают им мокрые лица, разглаживают растрепавшиеся волосы.

– Посиди смирно!

– Отдохни, милая, ты так разгорячилась!

Но никто не слушается, – пестрые платья продолжают раздуваться, лица улыбаться, щеки гореть.

Вот Женя танцует с Адриэнной. Какой он большой рядом с ней! Какие у нее тоненькие ножки! Но мне никто, никто не нужен, кроме Юриного папы!

Вдруг я замечаю в дверях Матрену. Она точно ищет кого-то глазами.

– Нет, наверное, не за нами, – ободряю я себя, хотя ясно знаю, что именно за нами.

Как, сейчас все кончится?! И танцы, и музыка, и все эти дети, и Юрин папа – вся елка? Так скоро? Женя еще не видел Матрены. Я бегу к нему.