Все и тянулось: Ленкино хамство и тоскливые взоры безответно влюбленного Ивасюхина, пока за дело вдруг не взялась простушка-толстушка Митрофанова.

Иван Адамович так и не узнал, какая муха ее вдруг укусила. Прежде-то Надежда вела себя абсолютно так же, как прочие девчонки из класса, – на Ленку поглядывала с легкой завистью, на несчастного Ивасюхина – с презрением. Но буквально в один день все изменилось. И историк с изумлением заметил, что на переменке Митрофанова с Ивасюхиным дружной парочкой стоят у окошка. Тот, горячо размахивая руками, рассказывает однокласснице про ход планет и траектории астероидов. А Надежда преданно смотрит ему в глаза и едва ли не каждую минуту кивает.

«Может, она с девчонками поспорила, что всю перемену его вытерпит», – решил тогда Иван Адамович.

Но нет. После уроков Митрофанова с Ивасюхиным тоже ушли вместе. И на следующий день все переменки болтали – точнее, он разглагольствовал, а она его преданно слушала.

Далее последовали собственного изготовления пирожки, которыми Надежда, слегка смущаясь, угостила Степана, и весь класс это видел. А пару дней спустя он даже за ее парту пересел.

Одноклассники изумлялись и хихикали. Елена, как и положено королеве, сделала вид, что ничего не произошло. Правда, глаза у нее, когда она небрежным тоном велела Степану проводить ее домой, а тот спокойно сказал, что занят, были презлые.

Иван Адамович никак не мог понять, кто в сем любовном треугольнике дурак, а кто подлец, кто искусно притворяется, а кто ведет тщательно спланированную игру. Внешне же все выглядело вполне мирно: Степан обрел благодарную слушательницу, Надежда – преданного кавалера, а прекрасная Елена, по крайней мере с виду, даже и не расстраивалась, что ее бросили, – и без Ивасюхина ей поклонников хватало.

Одноклассники посудачили по поводу новой парочки да и переключились на грядущую городскую контрольную по физике и шедшие по всей стране концерты в рамках кампании «Голосуй или проиграешь». Вроде бы новость сошла на нет.

Но Иван Адамович не верил, что Коренкова проглотит подобное оскорбление.

И, как всегда, оказался прав…

Учитель еще раз вгляделся в ее холеное, полное презрения ко всем и вся лицо. Коснулся рукой им же нарисованной траурной рамки. Потом перевел взгляд на русые косы Нади. Остановился на напряженном лице Степана…

И с горечью подумал: «Вот это красиво! Вот это десять лет назад была любовь! Не то что у нынешних десятиклассников…»

Полуянов давно понял, что новую интересную тему надо копать очень быстро. Пока есть запал. И настрой. А начнешь рассусоливать, обдумывать, сомневаться – и сам не заметишь, как перегоришь. Или начальство подсуетится, отправит тебя куда-нибудь на пресс-конференцию в мэрию. И прости-прощай острый проблемный очерк, станешь, как последний стажер, живописать успехи жилкомхоза по части озеленения столицы.

Поэтому следующим утром, едва Надюшка ускакала в свою библиотеку (за ночь ее горе по поводу смерти одноклассницы во многом благодаря Диминым постельным стараниям поутихло), он засел за телефон. Несколько звонков, часик в Интернете (свой лэп-топ Дима, как истинный семьянин, давно перевез в квартиру подруги) – и вот уже в редакции знают, что беспокоить по мелочам его нельзя, потому как на подходе очередной очерк-сенсация, а у него в руках – изрядно полезных телефонов.

К поиску информации Полуянов всегда подходил ответственно. Не жалел денег на подробнейшие, как легальные, так и левые, базы данных. Регулярно подкармливал знакомых оперов. Плюс каждый месяц выводил в кафешку простушку Аллочку из ЦАБа. Хлопотно, конечно, и затратно, зато как бы иначе он всего к полудню раздобыл столько важнейших телефонов? Здесь и бывший классный руководитель покойной Коренковой. И номера нескольких одноклассников. И координаты ее педагога по специальности из музыкальной школы. И самое, наверно, важное – адрес и телефон Елениной матери (отца у Коренковой вроде бы не имелось).