Федор Тимофеевич. Не Ядрило, а Ярило – бог плодородия у славян. На туче сидит Перун – бог грозы…

Лидия Николаевна. Вот и слезай, старый Перун! Покормлю тебя тихонько, чтобы Леночку не разбудить. Пусть спит. Во сне обида быстрей проходит. Помнишь, как ты в пятьдесят первом на новогоднем банкете за женой доцента Сурова увивался? Хотя увиваться там было решительно не за чем…

Федор Тимофеевич (чуть не упав со стремянки). Что?! Это доцент Суров за тобой увивался, а ты…

Лидия Николаевна. Не выкручивайся! Я тогда думала, убью тебя, уничтожу, как врага народа! А потом выспалась – и ничего…

Федор Тимофеевич. Абсолютно ничего, если не считать, что свадьбу на полгода отложили.

Лидия Николаевна. Вот и хорошо! Ты еще полгода под окнами постоял, помучился… (Подходит к окну.) Вон там ты стоял, около «Блинной», где теперь «Макдоналдс».

Федор Тимофеевич. Я стоял не полгода, а всего неделю…

Из-за ширмы появляется Елена в скромном сереньком халатике.

Елена. Почему всего неделю?

Лидия Николаевна. С добрым утром, внучка! Как спала?

Елена. Понятия не имею. Просто спала.

Федор Тимофеевич. М-да, молодость – это когда просто спишь. Здравствуй!

Елена. Доброе утро, дедушка! Так почему только неделю?

Лидия Николаевна. Потому что дедушку арестовали.

Елена. Арестовали! За что? Вы мне никогда об этом не рассказывали.

Лидия Николаевна. А что тут рассказывать? Над нами тогда жил нарком мясомолочной промышленности. (Показывает пальцем вверх.) В органах решили, что дедушка наблюдает за его окнами и готовит покушение…

Елена. Вы серьезно?

Лидия Николаевна. Совершенно серьезно.

Федор Тимофеевич. Такое время, Леночка, было – суровое.

Елена. Но ты им объяснил, что не виноват?

Федор Тимофеевич. Та м не объяснения спрашивали, а показания снимали. Ну я и сознался: да, хотел убить наркома за то, что антрекот в аспирантской столовой, как подошва. Странно человек устроен: в штыковую ходил – немца не боялся, а своим с перепугу такое на себя наплел… Может, потому что свои?

Елена. Какой ужас! И что же?

Лидия Николаевна. Ничего. Наркома вдруг посадили за производство некачественной пищевой продукции – и дедушку отпустили. Это еще при Сталине было.

Елена. Как же вы жили? В такое время!

Федор Тимофеевич. Так же, как сейчас. Пили чай с вареньем. Совсем плохих времен, внучка, как и совсем плохих людей, не бывает. Если что-то похуже, значит, другое получше. К примеру, этот твой мерзавец…

Лидия Николаевна. Юрий Юрьевич.

Федор Тимофеевич. Вот именно! При Сталине не разъезжал бы на «мерседесе». Лес бы в тайге валил для нужд народного хозяйства.

Елена. Дедушка, не надо об этом!

Федор Тимофеевич. Надо! Я вижу, как ты ходишь и носом хлюпаешь! Не смей плакать из-за этого! Подумаешь – уволили…

Елена. А знаешь, какое лицо у него было, когда он говорил: «Елена Константиновна, вы у меня больше не работаете»? Такое лицо, будто я не человек и даже не вещь, а пыль… Знаешь, как смотрят на пыль перед тем, как ее тряпкой смахнуть? Знаешь?!

Лидия Николаевна. Леночка! Не убивайся ты так! Найдешь себе работу. Бухгалтеры даже сейчас нужны. А пока проживем как-нибудь…

Федор Тимофеевич. Не пропадем без его денег. Продам маски! Книги продам…

Лидия Николаевна. Конечно, не пропадем! Я тут на пробежке с милым молодым человеком познакомилась, он знает в Сокольниках места, где много пустых бутылок!

Елена. Что вы такое говорите!

Лидия Николаевна. А что мы говорим? Мы говорим: все будет хорошо. У Кости дела лучше пошли. Он теперь с иностранцами сотрудничает. Его ценят. Мать твоя из Стамбула прилетела…

Федор Тимофеевич. Из Царьграда.

Елена. Когда?

Лидия Николаевна