Вдруг я вспомнил, что сразу после того, как мы расстались с Неустроевым, Костров отошел от машины на несколько шагов и кому-то позвонил. Разговор длился довольно долго, Костров сухо кивал на каждую реплику невидимого собеседника. Это было похоже на обычный деловой разговор. Он явно о чем-то договаривался и, судя по его удовлетворенному виду, договорился. Мне показалось, что после этого разговора он стал точно представлять себе цель. Да и двигались по Москве мы теперь намного быстрее.

Мы долго ехали, мне даже показалось, что он забыл обо мне, что у него помимо моего дела есть и другие, связанные с проблемами других клиентов. И что он, увлекшись, помчался как раз туда, где его ждали по чужому зову.

Мы остановились напротив мощных металлических ворот, выкрашенных ярко-красной краской. Ворота соединяли высокий кирпичный забор и четырехэтажное здание с решетчатыми окнами – тюрьму или следственный изолятор. Это был центр Москвы, напротив мрачного здания я вдруг увидел купол небольшой часовни.

– Не думаю, что цена будет слишком высока, да и человек, с которым я договаривался, обязан мне лично. Но пятьсот евро точно надо будет заплатить. Не сейчас, можно завтра.

Я ничего не понимал. Костров улыбнулся одними губами.

– Завтра уладим все формальности, внесем залог. Если у вас нет суммы, которую они запросят, сможете взять у меня взаймы.

– У меня есть деньги! – воскликнул я. – Неужели я ее сейчас увижу?

– Конечно, увидите. Это не место для женщины.

С этими словами он вышел из машины, поднялся на крыльцо, открыл дверь и скрылся.

Я разволновался. Неужели сейчас, после всего, что было между нами, я увижу ее совершенно новой? Мою другую Лену, другого человека, настоящую, естественную в своем отчаянии? Я всматривался в дверь следственного изолятора и представлял себе ее, но прежнюю: в красивом пальто, с нежной улыбкой на губах, с аккуратно уложенными волосами, на каблучках.

Сколько часов она провела в изоляторе? Не так уж много. Но перед тем она натерпелась, пережила страшное потрясение. Какая она? И готов ли я к встрече? Как мне себя с ней вести? Я вдруг понял, что совсем ее не знаю.

Дверь открылась, в освещенном проеме показались две фигуры. Сердце мое застучало, я дрожащими руками открыл дверцу машины, вышел и медленно двинулся им навстречу.

– Львова! С вещами на выход!

Я только пригрелась под одеялом и даже задремала. Понимала, что уже поздно, но представление мое о времени было самым смутным. Слышала, как женщины в камере (их помимо меня было шестеро) еще переговариваются, позвякивают посудой. К счастью, в камере было не так страшно, как это выглядит иногда в кино. Не было уродливых беззубых баб, готовых унизить, ударить. Женщины разные: и молодые, и старые, у каждой своя история, но все считают себя невиновными. Как и я. Откуда-то они уже знали, что я убила мужа. Смотрели на меня с настороженным уважением, идти на сближение явно боялись.

Там все было странным. Меня знобило, я не могла есть, часто бегала в туалет, где тошнило от запахов.

Когда меня вызвали, в камере произошло какое-то движение, прокатилась невидимая волна. Мои соседки зашептались, кто-то сказал: «Куда это ее на ночь глядя?»

С вещами. Смешно. У меня не было вещей. Меня взяли в черном вязаном пальто, в которое я куталась, когда бродила по улицам не в силах осознать, что произошло. И хорошо, что оно было, что спасало, укрывало, как если это было живое существо. Я сама связала его себе, словно знала, что когда-нибудь оно пригодится и согреет не только тело, но и душу. Так было до тех пор, пока я не встретила Игоря. Живой человек, ласковый и нежный, он был теплее и милее вязаного пальто.