– Конечно, – отпивает кофе и на часы смотрит. – Скажешь, когда и во сколько.

– Мамуль, я правда не хотела. Прости, – подхожу к ней, присаживаюсь на корточки рядом, коленями в пол упираюсь, голову ей на колени кладу.

Она руку мне на голову опускает, поглаживает легонько.

– Агатушка, всё хорошо. Завтра вернуться не успею. Бабушке помогу с уборкой как раз. К Дине, может быть, завтра с ночевкой поедешь? Я буду переживать, если дома одна будешь.

– Ты тёте рассказала? – Дина – старшая сестра мамы, у них пять лет разница.

– Пока нет. Мы с ней не виделись. По телефону не хочу.

Понимаю её, сама я точно не решусь.

– Я подумаю ехать или нет. Чувствую себя нормально.

Уже в дверях она снимает патчи – после моего напоминания. Прощается и уходит. А я остаюсь в прихожей стоять. На дверь смотрю. Такой измученной она выглядит редко. Бесследно не прошла моя новость. Совесть с новой силой вгрызается в меня.

В комнате забираюсь под одеяло, с головой накрываюсь. Ещё есть часик, чтоб поваляться. Раньше от всех невзгод можно было укрыться – сейчас не выходит.

Чувствую себя самой несчастной на свете… и неблагодарной. Память тут же подкидывает воспоминания о словах Стёпы, брошенные в раздражении, мол, устал перед нами оправдываться.

Кто эти «мы» понятно без объяснений. Не хочу с ней в один ряд! Хочется, чтобы он её напрочь забыл. Приезжает ко мне и напоминает о ней. Боль в области сердца нарастает с каждой минутой, в итоге по всему телу расходится.

Он хотел поговорить – спокойно не вышло. Я себя за эти полтора месяца накрутила до такой стадии, что всё кажется несущественным оправданием. Захотел бы, нашел как связаться. Или хотя бы по возвращению ко мне приехал, а не с ней дома закрылся.

Метания души неприкаянной так бы и продолжались, если бы ближе к восьми тошнить не начало резко.

Твою же мать! Мама о вот этом вот говорила? У неё токсикоз был до родов. Как она меня за восемь месяцев токсикоза не возненавидела, я не знаю.

Ровно сорок минут у меня отняли обнимашки с унитазом. Кошмар! В такси запихиваю в рот сразу несколько леденцов мятных, сижу как хомяк и пытаюсь носом дышать. Тошнота отступила, а ужас остался.

Рабочее утро начинается с класса. Сегодня десятилетки, любимчики мои. Люблю их, потому что сама именно в этом возрасте начинала погружение в балет, только мне тяжелее было, происходило вливание, а они уже много лет занимаются.

После легкой разминки переходим к прыжкам.

– Начнем с маленьких прыжков, они ваши стопы разогреют, – девочки в первом ряду смотрят во все глаза, трое новеньких. Повторяют беспрекословно, пальчики тянут. Очень гибкие и прыгучие.

Ассамблее с заноской у одной из них выходит шикарнейший, не удерживаюсь и хвалю её, предлагаю со мной рядом встать, повторяем движения вместе, девочки смотрят на нас, следом сами повторяют, раз за разом.

Хвалить очень полезно. Стараюсь по очереди каждую на каждом классе выделять.

Из детства воспоминания. У меня почерк был аккуратный, идеально ровные буквы, но вертикальные. Не обращала внимание на разлиновку тетрадей. Получалось только когда мама рядом сидела и хвалила. В каждой строке мы находили лучшую букву – самую изящную – обводили её в кружок гелиевой ручкой. Всё получалась только в её присутствии, те, что днём писала – как столбики: без похвалы дело не шло.

Следующая девочка со мной вместе «жете тан леве» демонстрирует. К окончанию полуторачасового занятия треть группы «осчастливлено». На следующем занятии поменяются элементами.

После занятий малышки меня в коридоре поджидают, как выхожу, окружают и наперебой щебетать начинают. В хоре голосов не всё разобрать возможно.