– Было вкусно, – сообщаю, глядя ему в глаза.

– Ты почти ничего не съела.

– Не съела, потому что чем старше я становлюсь, тем тяжелее вес на месте держать, – это боль, конечно.

– Начинается. Сюда посмотри, – Олег тянется через стол за телефоном. Галерею открывает, в ней папку находит, внутри всё сжимается, вместо названия у неё сердечко – красненькое.

Как же у него милым таким быть выходит?

– Это мой антистресс, – начинает фото показывать, видео короткие. Наши совместные. Их так много. С отдыха.

Пару раз мы с ним вдвоем выходные на Красной поляне проводили. Где-то запечатлены только наши ноги на фоне костра огражденного; на плетеном диванчике в плед завернувшись лежим; где-то пальцы сплетенные; где-то обнимаемся, так что лица моего не видно.

На одном только видно обоих: валяемся на постели, одетые, смеемся –

даже не знала, что он фотографировал. С ума сойти какой прыткий. Трогает.

В самом конце снимки находит, которые я ему отправляла в первый год знакомства, они разные, где-то дурашливые, где-то просто в моменте. Он просил постоянно.

– Зачем ты это хранишь? – разглядываю ноги свои, из прошлого, с разных ракурсов.

– Эстетика, Рай. Где я ещё на красоту такую найду? Сейчас испортила, – бесцеремонно юбку мою приподнимает повыше, открывая вид на нижнюю часть бедер, – Вот ты смотри, – пальцами обхватывает, слегка поднимает, – Куда ноги дела? Кормить тебя и кормить.

– Ты чего разошёлся? – отстраняюсь, сажусь подальше. – На кастинге поищи, – губу закусываю, чтоб не смеяться.

– Там не такие. Есть длиннее, ровнее, худее, но таких охуенных нет. Они мои музы, – в обратную сторону фото листает.

Закрываю лицо ладонями и смеюсь в голос. Его подачу просто видеть надо, устоять невозможно. К моменту нашего знакомства я килограмм пять своей боли скинула. Худышкой не была абсолютно. Килограмм шестьдесят пять весила точно, на мой взгляд – это много. Сейчас на десяток меньше. И он хочет сказать, что было лучше? Ну-ну.

Степан

Смотрю на фотографию и понять не могу, какого черта? На ней Агата и её мама изображены.

Полной уверенности в том, что девочка на снимке – Агата, у меня нет. Девочка на фото маленькая, лет восемь от силы. Но Елену Александровну спутать с кем-то почти нереально. Огромные выразительные серые глаза и длинные, вьющиеся волосы из толпы её всегда выделяют. На фото она полнее, чем сейчас, но узнаваема. Они дорогу переходят, за руки держась. Агата шляпку свободной рукой придерживает, семенит за мамой – видно, торопится. Такая же худенькая, как и сейчас. Ручки – веточки.

Откуда их фото у Лёхи? Почему хранит его в столе своем? Тем более старое. Версия только одна, и она меня ой как не радует.

Он брат отца. Они близнецы. Его дети фактически мне ближе, чем двоюродные. В холодный пот махом кидает.

Как назло, его в городе нет, звонить ему в Куртамыш – смысла нет.

Фотографию на стол бросаю. Пиздец. Помещение давить начинает. Хожу от стены до стены. Можно у отца спросить. Ещё пару лет назад они были близки. Отец может знать, но за спиной обсуждать – совсем не по-мужски. Падаю на кожаный диван, стоящий в кабинете. Лучше бы не искал этот долбанный пропуск, из-за которого я в стол полез.

Массируя большим и указательным пальцами глаза, стараюсь успокоиться. Плохо выходит.

Три дня думать о том, тра*л ли я свою сестру, у меня выдержки не хватит. Забиваю на то, что зол на неё, хотя она и не виновата в том, что Женя – мудак, умолчал о моей ситуации. Бегает от меня-то она! Ска…

В такие моменты не понимаю себя: зачем мне весь этот гемор с отношениями?

***

Через сорок минут спускаюсь по лестнице в подъезде Агаты. Олень, другими словами не скажешь. От мысли, что она может сидеть в квартире и тупо не открывать, пелена алая глаза застилает. Я бы, блд, всё объяснил!