Учительница и все в классе, даже я сама, от неожиданности вздрогнули. Ребята стали наперебой кричать, что в классе завелся барабашка. Сталине Вениаминовне пришлось постучать по столу, чтобы утихомирить одноклассников и вернуть тишину в класс. Она не согласилась с версией о барабашке и потребовала, чтобы мы сознались, что это за шуточки и кто за это ответственный. Естественно, желающих не нашлось. Я точно не собиралась ни в чем сознаваться. Поэтому, безрезультатно подождав признания, Сталина Вениаминовна подняла учебник и оставшееся время до конца урока смотрела на нас, как сторожевая собака на прохожего.

Мой сосед к этому времени закончил писать контрольную и уже собирался сдать работу и выйти из класса. Он всегда так делал. Напишет быстрее всех, а оставшееся время где-то гуляет или, если его не выпускают из класса, сидит и занимается своими «ботанскими» делами.

Мне все так же оставалось записать ответ на последнее задание. Я быстро нагнула голову пониже над партой и подула куда-то вниз за себя, сильно и продолжительно. Кажется, мое дыхание попало в парту той одноклассницы, с которой мы шарики надували, Сони. Ее парта заходила ходуном, и девчонка завизжала.

Все со страхом уставились на Соню, а Сталина Вениаминовна побежала к однокласснице. Я воспользовалась этим переполохом и списала оставшееся задание.

Так я написала контрольную на отлично.

Учительнице пришлось согласиться со существованием потустороннего мира. Как мне рассказывали, она приводила в класс попа, чтобы он там все святой водичкой побрызгал, а в шкафу за методическими материалами Сталина Вениаминовна спрятала иконку.

Одноклассники тоже впечатлились событиями на контрольной. Соня и три ее лучшие подружки после уроков вызывали духа и потом всех уверяли, что он к ним приходил и ответил на все их вопросы.

Все эти события меня здорово позабавили. Поэтому я стала иногда проделывать похожие фокусы на уроках в разных классных комнатах. Однако ничего тяжелее ручки, замазки или ластика я ронять не решалась. Мне очень не хотелось, чтобы меня как-то вычислили или захотели вычислить. Падение же всякой мелочи всегда можно было списать на случайность, и оно не привлекало особенно пристального внимания.

Я росла и выглядела так, как все остальные дети. Однако вместе со мной рос и развивался мой человеческий талант. Он ревниво отгораживал меня от других, делая меня все более обособленной. Если раньше почувствовать себя частью общества мне мешала лишь пленка осознания, что я человек, а они нет, то сейчас меня и остальных разделяла толстая стена непричастности. Заботы и тревоги окружающих меня почти не трогали. Я чувствовала и была особенной.

Я уже могла создавать небольшие смерчи, точнее, смерчики. Они поднимались над землей максимум на полметра и довольно быстро развеивались. Мне нравилось, часами качаясь на качелях, создавать их то тут, то там на детской площадке. Мини-воронки быстро проносились метра два или три и растворялись в воздухе, оставив после себя разбросанные игрушки и сломанные куличики.

Забавно, но мои смерчики делили малышей на две почти равные части. Одни подбегали поближе к смерчикам и даже бегали за ними, пытаясь поймать. Вторые бежали к мамкам-нянькам, громко ревя. Мне, конечно, больше нравилась первые, именно они были целевой аудиторией для моего представления «Осторожно, смерчи!». Эти малыши были почти как настоящие люди, которые всегда с интересом и радостью встречают все новое и необычное, потому что опыт – это самое ценное в жизни человека. Избегать нового опыта не достойно человека.