– Старший – Старший и есть. Большой Лис – больной, умственно отсталый. А Старшего ты живьем видел?

– Нет, на карточке только. Я еще подумал, что он на зверька какого-то похож. Злобного.

– Впечатляющее зрелище, я на суде видал.

– Так суд был?!

– А ты как думал? Совсем милиция мышей не ловит? Полтора года назад. Все фигуранты – несовершеннолетние. Лисы – это вообще песня. В Питере огромная статья была, в Комсомолке, кажется. Называлась: «Дети платят за грехи отцов».

– Ну, и чем кончилось?

– Да ничем. Какое-то количество в колонию пошло. По Старшему Лису ни одного эпизода доказать не удалось. Следствие на пупе извернулось, привязали что-то. В колонию его не взяли, сунули в больницу. Большого Лиса – в интернат. Младшего – в детдом.

– А потом?

– Потом – Старший из больницы сбежал, отрыл где-то заначку, или грабанул кого по дороге. Выкупил Большого из интерната. А Младшего они совместно из детдома попросту украли. Ну, он сам не шибко сопротивлялся, потому что братья…

– А почему – Лисы?

– Так они и вправду – Лисы. Фамилия такая – братья Лисс. Немцы они по отцу. Ты не знал? А как их зовут – знаешь? Генрих, Вальтер и Иоганн. Вот так. Папаша ихний один из первых предпринимателей был в нашем Озерске. Ресторан держал, и бензоколонка на въезде, и еще что-то. К лесу подбирался, расширяться хотел, тут что-то и застопорилось. Пересеклись интересы, то ли с питерскими бандюганами, то ли вообще с международниками. Кокнули его вместе с женой, дай Бог памяти, году в 96… Убийц, ясненько-колбасненько, не нашли…

– А дети? Как же их-то?

– А они сбежали. И где-то почти год хоронились. Я так думаю, что у Старшего-то точно крыша от всего этого отъехала. Судя по его последующим действиям.

Больше всего на свете Генка ненавидел общественный транспорт. Вонючие, замасленные куртки, полузастегнутые ширинки, шершавые пальто, пояса которых царапают щеки, огромные сумки, которые норовят поставить тебе на голову… Неужели придется ехать?!

И еще проблема – менты. Ментов Генка ненавидел тоже. Еще он ненавидел алкашей, стариков и старух, бомжей, бандитов, теток, от которых воняет духами, ухоженных, чистеньких детишек с портфельчиками и без – в общем, устав от перечисления, можно сказать, что Генка ненавидел почти весь мир. В этом жутковатом калейдоскопе Генкиной ненависти было два исключения: Валька и Ёська. Теперь вот еще Вилли появился. Генка изо всех сил старался, чтобы об исключениях знало как можно меньше народу. Любая привязанность – это слабость, ниточка, за которую можно потянуть. Генка категорически не желал, чтобы кто-нибудь тянул его за ниточку. Генка желал дергать за ниточки сам.

Прежде, чем что-то решать, следовало отыскать Ёську, поговорить с ним. Найти Ёську просто – наверняка с новой книжкой у пруда сидит. Спрыгнув со стула, Генка распахнул дверь и на несколько секунд замер на деревянном высоком крыльце, готовясь к спуску. Справа между стволами сосен поблескивала поверхность озера, слева стояли три заколоченных корпуса, а прямо перед Генкой, метрах в пяти от крыльца, маячил скрытый под зеленой крышей умывальник с семью расположенными в ряд кранами и жестяным желобом для стока воды. Пахло водой и опавшими листьями. Генка вдохнул терпкий осенний воздух и, кряхтя, начал спускаться с крыльца.

Ёська лежал на мостках на животе и заворожено глядел в глубину пруда. Раскрытая и придавленная палкой книга покоилась рядом. Тут же стояло две стеклянных банки, в которых копошилось что-то умеренно отвратительное.

– Ты смотри, Генка, это наверняка – водяной скорпион, – не оборачиваясь, сказал Ёська, узнав брата по шагам. – Вон там, на картинке, сравни. А это у него дыхательная трубка торчит… Мне первый раз попался. Он на гнилой лист похож, его не видно, так и в книжке сказано. Но я подстерег, когда он пошевелился… Здорово, правда?