Телефон стоял рядом – «вэфоский» ветеран, переживший уже трех замов и четырех начальников цеха, несколько раз падавший со стола на пол, и перемотанный по такому случаю изолентой. Аркадий думал его сменить, но вот как – аппарат пережил и его.

Парень набрал «двойку», дождался непрерывного гудка, сигнализировавшего, что городская сеть доступна, после – накрутил на номеронабирателе еще пять цифр городского номера.

Цепь длинных гудков, томительное ожидание. И уже когда Аркадий хотел положить трубку, раздался голос:

– Алло…

Это была она.

– Салют, Маш, это я, – он старался говорить живо, весело.

– Слушаю…

– Я так хотел услышать твой голос…

– У тебя что-то случилось? – ее голос был требователен и строг.

– Да… Нет…

– Говори…

– Я перевожусь назад… На мастера.

– Почему?

– Моя точка понадобилась сыну Легушева. Слышала о таком?

Она, конечно же, слышала.

– Вот так, – продолжал Аркадий. – Партия сказала: «Надо».

Ходили слухи, что на АТС все разговоры, или хотя бы те, которые выходят в город, прослушивают работники органов на предмет сохранности Государственной тайны и наличия инакомыслящих. Но в это Аркадий верил слабо: АТС постоянно барахлила, связывала не тех абонентов. Шумы стояли такие, что, бывало, по голосу человека не узнаешь. Чтоб прослушивать, станцию следовало сперва починить.

– А ты как же?..

– Поработаю мастером. Дальше видно будет… Послушай, я теперь так долго на работе не буду оставаться… Может, увидимся сегодня?

– Я не знаю… С понедельника у нас комиссия из области. Я, наверное, не смогу в ближайшие дни.

– Маша…

– Мы увидимся потом. Ты точно в порядке?..

– Да, – соврал Аркадий. – Просто хотел тебе сказать…

– Аркадий, договорим позже, меня вызывают. Пока!

Хоть в трубке отчетливо было слышно, что никто никого не зовет, Аркадий кивнул. Он успел сказать:

– Я люблю тебя…

Но услышала ли она эти слова – неизвестно.

«А как ты работал сегодня?» – вопрошал с плаката на стене столовой седоусый старик.

– Пошел в жопу! – огрызнулся Аркадий.

Он поставил посуду рядом с мойкой, удостоившись недовольного взгляда посудомойки. Иногда ему казалось, что в заводских столовых нарочно кормят невкусно, чтоб туда ходили пореже, и, стало быть, меньше было хлопот.

Впрочем, нет. В инженерном корпусе, где сидело все заводское начальство, кормили очень вкусно, но туда работяги попадали редко, ибо на входе в корпус имелась надпись: «Проход в рабочей одежде запрещен».

Возвращаясь от мойки, Аркадий забрал со стола тонкую куртку робы, накинул ее на плечи.

– Ну что, Андреич, пошли работать? – спросили мужики, дожидающиеся его на лавочке у входа.

Он кивнул.

По пожарной лестнице они полезли на крышу.

В сумках с величайшей осторожностью поднимали трехлитровые банки, в которых плескалась газированная вода, набранная в сатураторах. В обеденный перерыв ее охлаждали в холодильниках, и теперь на банках проступала слеза изморози.

Цех был огромным – размером с несколько футбольных полей и высоким настолько, что после подъема следовало отдохнуть, осмотреться. С цеховой крыши видны были лежащие в пойме реки лоскуты полей, которые перемежали квадраты садов. Меж ними по дорогам ползли машины, похожи отсюда на медлительных, но прямолинейных букашек. Частый поток тянулся по шоссе, по съездам на него, иногда какая-то машина мелькала проселками. Совсем медленно тепловоз тянул состав по ветке на шлаковую гору. Шлак выливали за садами, и если это происходило ночью, небо в той стороне озарялось огненными красками – зрелище было грозным и безумно красивым.

За проходной целило в небо великое множество строительных кранов – возводились новые дома. И многие на заводе уже спали и видели, как въедут в новые квартиры.