– Бог даст, всё будет! Ты давай, бабки неси. И не расслабляйся, – подвела она итог и совсем не по партийному перекрестилась.

Его достали. Все вокруг считали его белой вороной и неудачником. Это очень тяжело в семнадцать, когда самоутверждение на фоне зашкаливающих гормонов является превалирующей идеей фикс. Переломным моментом явилась, как ни странно, прогулка с Шукленковым.

Накануне состоялся финал первенства МГУ по боксу. Он выиграл «в одну калитку». Более того, все бои закончил досрочно. В Пензе, на первенстве области, чемпионом которой он являлся, это была бы разминка. А он ещё считал себя «не в форме». И это при том, что перешёл в следующую весовую категорию – Людка откормила. На самом деле жира не прибавилось ни грамма – он просто «налился» мышцами. Это работал возраст, когда кости начали обрастать мясом. Сам удивлялся – вроде бьёт как обычно, а соперник падает, словно тряпичная кукла.

Теперь предстояло первенство Москвы среди студентов, и Шукленков предложил прогуляться после занятий, то есть уже ночью, в одиннадцатом часу. Они неспешно прохаживались вокруг главного здания МГУ и говорили обо всём на свете, кроме соревнований. Николай Николаевич рассказывал про войну. Как было страшно вначале и как сознание притуплялось потом. Когда ежедневно кого-то убивают рядом с тобой, перестаёшь бояться – смерть становится нормой. Обыденностью. Как сходить за хлебом. Вот разговариваешь с ровесником, как мы с тобой сейчас, он планами делится, мечтами, рассказывает, что его девушка ждёт. Красивая. И вдруг – раз! – бомбёжка, вы вместе выпрыгнули из вагона, упали на землю, вокруг земля дыбом, мыслей нет – лишь бы не обделаться. Ага, пронесло, встаёшь, в ушах вата, а он не двигается. Тормошишь его за плечо, трясёшь – всё без толку, переворачиваешь, а из виска тоненькой струйкой чёрное сочится…

На войне героев мало, говорил Шукля. Е… нутых на фронте не любят – из-за них одни неприятности. Война – это работа. И каждый делает своё дело. На совесть, по максимуму. А в результате – кому орден, а кого закопали. И нет в этом особой закономерности. Точнее, не улавливает её человек. А обычно: остался жив – и хорошо. То есть нормально. Жить – это же привычно. А награды дают потом. Как правило, неожиданно. И в основном тем, кто выжил.

Глаза старика затуманились. Он забыл про собеседника. Он жил. Жил там – в своей молодости. Потом неожиданно перешёл на детство. Его мать была эсеркой. Из богатой семьи. И убежала с революционером, оставив маленького Колю деду с бабкой. Воспитывали его няньки, которые всё время менялись. И одна его совратила, если можно так сказать про мальчика. Во всяком случае, он об этом не жалел. На память она порвала ему уздечку на члене. Случайно. Просто таким ранним он оказался, а она, видимо, чересчур страстной и неопытной. С тех пор он полуобрезанный. Но ничего – студентки не жалуются. Он сказал это в настоящем времени, чем очень удивил Ромку. Ему казалось, что в таком возрасте эта функция естественным образом отмирает.

Они гуляли уже долго. Было за полночь. И тут им повстречался ещё один старик. Высокий, благообразный. Старикам не спится по ночам. Шукленков тепло поздоровался, представил Ромку. В ответ, после старомодного полупоклона, прозвучало: «Цаголов. Академик Цаголов».

Лишь несколько часов назад Ромка присутствовал на лекции по политэкономии социализма. В большой поточной аудитории находилось несколько десятков человек. И лектор, умный, заслуженный человек, читал им конспект из большого зелёного двухтомника, в котором и заключалась вся считавшаяся фундаментальной, но сравнительно молодая – не больше полувека – наука. Так вот стоявший перед ним наяву, такой земной и в то же время уже недосягаемый, принадлежащий истории, академик Цаголов и написал, то есть сочинил эту науку. То есть политэкономию капитализма придумал Маркс, с помощью Энгельса и Ленина, конечно. А политэкономию социализма – Цаголов. И два зелёных «кирпича», из которых Ромка одолел пока не больше тридцати страниц, принадлежали его перу. Дальше они шли вместе. Академик жил в малом крыле главного здания МГУ, смотрящем на центр Москвы и родной факультет одновременно, и, как выяснилось, гулял по ночам. В перерывах между правками «живой» науки. Впереди смутно темнела смотровая площадка, а промозглый ветер забирался под воротник и в рукава ставшей короткой демисезонной курточки. Но великие старики не замечали непогоды, предаваясь воспоминаниям. Оказывается, они частенько гуляли здесь по ночам. Шукленков не предупредил Ромку, сделав ему неожиданный сюрприз. Сколько ещё было их в коллекции скромного преподавателя физкультуры?