– С тех времен Рим поднялся примерно на шестьдесят футов, – закончил он. – Вас это не поражает? Меня поражает всякий раз, когда я об этом подумаю.

– А меня – нет, – объявил майор Свит. – Меня ничто не поражает. Кроме человеческого легковерия, – мрачно добавил он. – Однако!

Мистер Мейлер с беспокойством глянул на него. Софи подавила смешок и поймала взгляд Барнаби Гранта, в котором светилось что-то вроде признательности. Леди Брейсли, не обращая внимания на сказанное, переводила опустошенный взгляд с одного мужского лица на другое. Стоявшие бок о бок Ван дер Вегели внимательно слушали. Кеннет Дорн, заметила Софи, не находил себе места и казался озабоченным. Он переминался с ноги на ногу и вытирал лицо носовым платком. А высокий мужчина, как же его зовут – Аллейн? – с вежливым вниманием слушал, стоя немного в стороне, и, подумалось Софи, ничего не упускал.

– Итак, – объявил мистер Мейлер, – начнем наше путешествие в прошлое!

Женщина с открытками незаметно встала между группой и входом. Лица, затененного черным платком, она не поднимала. И почти неслышно бормотала: «Cartoline? Открытка для почта?», продвигаясь к Себастьяну Мейлеру.

– Внутри есть получше, – громко объявил он группе. – Не обращайте внимания. – И шагнул вперед, минуя женщину.

С необыкновенной быстротой она сдвинула платок на затылок и прошептала в самое лицо Мейлеру: «Brutto! Farabutto! Traditore!»[21] – и добавила, кажется, поток ругательств. Глаза ее горели. Губы растянулись в улыбке, а затем сжались. Сейчас она плюнет ему в лицо, в тревоге подумала Софи, и женщина так и сделала, но мистера Мейлера не так-то просто было застать врасплох. Он увернулся, и она плюнула ему вслед и осталась стоять на своем месте с видом мегеры из большой оперы. Она даже издала хриплый жуткий смешок. Мистер Мейлер вошел в базилику. Его смущенное стадо разделилось, обходя продавщицу открыток, и проскользнуло вслед за ним.

– Кеннет, дорогой, – пробормотала леди Брейсли. – В самом деле! Это не назовешь веселым маленьким путешествием!

Софи оказалась между Барнаби Грантом и Аллейном.

– Эту особу привлекли, – поинтересовался Аллейн у Гранта, – для дополнительного колорита? Она постоянно так делает или это эффектная случайность?

– Я ничего о ней не знаю, – сказал Грант. – Ненормальная, наверное. Противная старая ведьма, правда?

И Софи подумала: «Да, но на вопрос он не ответил».

Она обратилась к Аллейну:

– Вы полагаете, что весь этот переполох, в переводе на англосаксонский темперамент, означает не больше прохладного взгляда и вздоха сквозь зубы?

Грант посмотрел на нее из-за Аллейна и с некоторым пылом произнес:

– Пожалуй! Нужно делать скидку на их склонность к драме.

– Довольно-таки чрезмерную в данном случае, – холодно отозвалась Софи, мысленно платя резким замечанием за ту отповедь при встрече у Испанской лестницы.

Грант передвинулся к ней и поспешно сказал:

– Я теперь знаю, кто вы. Только сейчас вспомнил. Мы встречались в «Костер-пресс», не так ли?

«Костер-пресс» было названием его лондонского издательства.

– Всего на минуту, – ответила Софи и тут же воскликнула: – О, как же здесь красиво!

Они стояли в базилике.

Ее интерьер ослепительно сиял, словно сам излучал свет. Базилика сверкала красками: «средиземноморский» красный, чистый розовый, голубой и зеленый; мрамор цвета слоновой кости и пунцовый: мерцающая золотая мозаика. И господствующий в этом состязании цветов великолепный ярко-алый – живой фон римских и помпейских фресок.

Отделившись от группы, Софи с удовольствием любовалась этим очарованием. Оставленный с Аллейном Грант вдруг подошел к ней.