– Так я его оставлю?

Взгляд лорда потеплел. И снова он сделал то, что было для него нехарактерно. Он наклонился к сыну и поцеловал его в лоб.

– Да, Бенни, оставь.

Малыш и гувернер вышли, и лорд повернулся к жене:

– Распорядись, пожалуйста, чтобы чай подали в библиотеку. И попроси Эсмеральду зайти ко мне, когда она закончит музицировать.

Леди Элеонора кивнула и вышла. Она так ничего и не сказала.

А лорд Диглби, оставшись в одиночестве, наконец разжал руку. На его ладони лежал круглый серебряный медальон с гербом его рода. Он погладил крышку, вздохнул и убрал его в карман. Если бы его сейчас увидел кто-то незнакомый, он мог бы сказать, что в глазах лорда при этом блеснули слезы. Но тот, кто знал лорда давно, тут же возразил бы, что такое невозможно и это всего лишь отражение дождя за окном.

Мидлшир, наши дни

Лорд Диглби читал газету.

Сегодня Стеттон вопреки обыкновению затопил камин с утра, и тихий треск поленьев перекрывал завывания ноябрьского ветра за окном. Лорд лежал в постели, рядом с ним на массивной дубовой тумбе стояла лампа в виде дамы с зонтиком-абажуром. Из-под зонтика струился мягкий оранжевый свет. На полу, в пятне этого света, дремала гончая, положив голову на передние лапы. Чуть за ней, возле стеллажа с книгами, стояло кресло.

Лорд улыбался.

– Целый разворот про наше вчерашнее приключение! – произнес он. – Подумать только, и ведь успели сдать в печать!

Грета подняла голову и навострила уши, но, когда поняла, что лорд обращается не к ней, снова улеглась. А лорд продолжил:

– «Героический лорд Диглби»… хорош герой, нечего сказать! «Отважная Грета», «решительные действия Джона Стеттона и Виктора Эрскина». Виктор Эрскин… что-то очень знакомое. Вы не припоминаете?

Лорд повернулся к креслу.

– Боюсь, что нет, – отозвался тихий голос. – Должен признаться, в последнее время я мало интересуюсь современными именами. Возможно, сказывается возраст.

– Ну что вы, сэр, ни в коем случае! – возразил лорд. – Скорее, имя недостаточно известное.

Зашелестели страницы. Лорд и его компаньон снова погрузились в чтение. Было тихо и уютно.

Если бы в этот момент кто-нибудь заглянул в окно, он бы увидел камин, тумбу, старинную лампу, собаку и лорда Диглби. Но больше никого.

В доме Михлича было холодно. Когда сам Михлич умер, а его дом продали и стали сдавать поэтажно, новые владельцы сделали в нем систему отопления. Они поставили в подвале котел, а каждую комнату одарили радиатором. Однако система работала из рук вон плохо. Термостаты постоянно выходили из строя и то взвинчивали температуру до пекла, то отказывались поднимать ее выше уличной. Старый дом, привыкший к живому огню каминов, противился изменениям изо всех своих сил.

Жильцы не выдерживали и рано или поздно съезжали, а новых желающих заселиться становилось все меньше. Пока в конце концов их поток не иссяк вовсе и дом снова не выставили на продажу. И пока тетушка Виктора, практичная и одновременно сентиментальная особа, не решила его купить.

– Это твое место, – сказала она, вручая ключи племяннику. – Далеко и тихо. Да и где еще писать роман, как не в доме писателя?

И теперь Виктор сидел на диване в гостиной, упакованный в толстый свитер и укутанный в одеяло, и пытался сосредоточиться. На коленях у него стоял ноутбук. На ноутбуке белела страница.

Он только что стер все, что писал последние полтора часа, и теперь таращился в невыносимую белизну листа с нарастающей ненавистью. Бесполезно! Бессмысленно! Ему никогда не добиться своего. Он так и будет всю жизнь только тенью. Тенью «с некоторыми литературными задатками»…

Виктор потер ладони. Сырой холод потихоньку пробивал его оборону и забирался под кожу. Конечно, все дело в нем. Невозможно собраться с мыслями, когда тебя медленно превращают в лед.