– Конечно! У меня… между прочим, если знать хочешь, врагов у нас и без того довольно. Вон, при дворе спят и видят, как бы меня от места Советника отрешить да на покой отправить.

– И поэтому ты запретил?

– И поэтому, и… и ладно бы, если бы просто развод! Тут бы, конечно, поторговаться, но можно было бы… да, тем паче детей ему Катерина так и не родила. А стало быть, причина веская. Это еще Турбины приняли бы. И женитьбу новую тоже, но если с подходящею женщиной.

– А он выбрал неподходящую?

– Ведьму… ведьму он выбрал! Служила там где-то… то ли при медчасти, то ли при штабе… вот кто женщин в армию тянет, скажи? Это ж сплошное непотребство. С кем она там гуляла, кто знает? А тут, стало быть, любовь. И жениться на ней. Ага… чтоб на меня все пальцем показывали? Чтоб шептались, будто Бестужев вовсе ума лишился, если дозволил такое? И Турбины опять же… это даже не оскорбление. Это… да за такое в прежние времена род до последнего человека вырезать могли!

– Только он тебя не послушал, так? – Беломир глядел спокойно, умиротворенно даже.

– Не желал. Сказал, с благословением или нет, а все одно по-своему поступит. И что он не разрешения спрашивает, а… ставит в известность.

Бестужев поморщился.

Жива была и обида на сына, и непонимание, как так вышло? Да, старшенький проявил природное упрямство, да… но ведь и сам Ярополк некогда батюшке нервов потрепал изрядно. И военная стезя, пусть непривычна роду Бестужевых, однако поди ж ты, вышло как нельзя лучше.

Почетней.

– Знаешь, еще немного, и я поверю, что тот прорыв был делом твоих рук.

– А вот это… – Бестужев ощутил вдруг, как воздух сделался густым, тяжелым. И сердце оборвалось.

– Извини, – вот только в голосе Беломира не было и тени раскаяния. – Но… хорошо ведь получилось, правда? Про развод никто и знать не знает. Если заявление и было…

…было.

Но и его попридержали, а после убрали верные люди. Только, коль уж слушок пополз, то не такие и верные, как сие представлялось.

– Катерина осталась вдовой, получив свое. Семья её тоже не в обиде. Тебе вот орден достался, который весьма укрепил твои позиции. Как же, отец потерял старшего сына, наследника, опору и надежу…

Бестужев рванул воротничок.

– А ребенок? Он ведь не вписывался в эту вот красивую сказку, так? Появись он в доме, стали бы вопросы задавать, выползло бы… попорочило бы честь героя. Что с этим ребенком? Он вообще жив? Они?

– Ты… ты за кого меня принимаешь?

– За человека, который ради репутации и власти любого в дерьме утопит.

– Я не уверен, что этот ребенок вообще…

– Проверить легко. Но ведь ты не стал, верно? К чему это… вдруг бы выяснилось, что этот ребенок от Сашки? Тогда пришлось бы что-то думать, придумывать, врать… нет, куда уж проще сделать вид, что его вовсе нет. Так что с ними стало?

– Уехали.

– Куда?

– Понятия не имею, – Бестужев откинулся на кресле, чувствуя, как задергалось, затрепыхалось в груди сердце. он ведь все-таки старый человек. У него нервы! И здоровье давно не то… он… он никому-то не желал зла. Из своих.

И обо всех бы позаботился.

Заботился, как умел.

А они…

– Надо же, – произнес Беломир с некоторым удивлением. – А ведь не врешь.

– Я…

– Вот не надо, папа… я тебя знаю лучше прочих. И нам ты врешь ничуть не меньше, чем другим, – Беломир поднялся. – Что ж… может, оно и к лучшему. Что вообще о ней известно?

– Ведьма…

– И только-то?

– Он… он прятал её… ото всех. Мы пытались узнать… наверное…

– Не ото всех, – Беломир покачал головой. – От тебя. Он прятал её прежде всего от тебя. Тоже знал, что не обрадуешься, вот и… стало быть, хорошо прятал, так?

Бестужев кивнул.

– И кроме того, что она ведьма, ничего не известно?