— Ёпсель-мопсель, вот счастье-то… — вздохнула соседка, улыбаясь и вскакивая с пола. — Свобода попугаям!

— Что это за выражение такое? — не выдержал Андрей.

— Какое? Про попугаев?

— Нет. Ёпсель этот… мопсель.

— А-а-а… Понятия не имею. Так моя бабушка говорит, — пожала плечами мармышка, и тут двери лифта разъехались, впуская внутрь аромат дешёвой водки, сигарет и застарелого пота.

— Ага! — воскликнул мужик, стоявший возле лифта, и улыбнулся не слишком белоснежной улыбкой. Видимо, так «приятно» пах именно он. — А вот и наши застревашки! С Новым годом, мля! Как Новый год встретишь, так его и пров-в-ведёшь, так что я ж-ж-желаю вам, мля, не застревать больше!

И громко икнул.

— Спасибо, — сказала мармышка. И, подумав, добавила: — Мля.

— Не за что! Куда вам там надо было? Езж-ж-жайте! Лифт работает!

Андрей покосился на соседку, а она на него. С опаской.

— Нет, спасибо, — пробурчала мармышка.

— Мы пешком, — добавил Андрей.

Мужик заржал.

— Прав-вильно! Бережёного бог береж-жёт! Ну, бывайте. Не застрев-в-вайте!

Сразу после этой фразы мармышка, кивнув, стартанула вверх по лестнице. Да так шустро, словно её там кто-то ждал.

Кстати, а действительно. И как это ему в голову не пришло? У неё же парень. Или муж. А она…

Андрей кинулся за ней, стараясь не отставать.

Так и добежали до девятого этажа, пыхтя, как ёжики, и не сбавляя темпа.

— Стой! — воскликнул Андрей и схватил мармышку за рукав куртки. — Куда ты так несёшься?

— Домой! — рыкнула она, дёргая локтем. — Отстань! Получил уже всё, чего тебе ещё надо? Шоколада? Ну так нету у меня его! Мандарины были, и те все слопаны!

Честно говоря, он и сам не знал, зачем бежит следом, хватает за одежду и пытается остановить. Самого себя понять не мог.

А мармышка, всё-таки вырвавшись, поправила куртку и пошла на свой десятый этаж.

Андрей постоял, послушал, как она гремит ключами и заходит в квартиру под истошный собачий лай и ласково-восторженное: «Ты соскучился, Афоня? Бедненький мой!»

Усмехнулся.

Что ж, мармышкино имя он так и не узнал. Зато узнал, как зовут её собаку.

А это тоже… немало.

12. 12

Аня

Альфонс явно понервничал, пока меня не было. Ещё бы — хозяйка ушла, дверь в комнату закрыла, намордник нацепила, а тут ещё и бомбёжка под окном…

В общем, намордник оказался снят, дверь открыта, а еда почти вся сожрана. Ничего страшного, там и было-то… Огурцы, помидоры, немножко колбасы и сыра. Хорошо, что салат я в холодильнике оставила…

— Ну? И что ты сделал?

Альфонс лёг на пол и закрыл морду лапами. Он всегда так делает, когда знает, что виноват.

— А? Я тебя спрашиваю.

На меня посмотрели абсолютно невинными тёмными глазами и заскулили. Типа: «Я же переживал, скучал…»

— Как тебе не стыдно, Афоня! Ты же знаешь, что нельзя есть со стола.

Пёс перестал скулить, зато тяжко вздохнул.

— Ну… и что мне с тобой теперь делать?

Завилял хвостом. Типа: «Простить, конечно».

Ну уж нет! По крайней мере, не сразу.

— Ладно… Место!

Афоня поднялся и грустно посеменил к своей лежанке. Я же отправилась на кухню, достала из холодильника лоток с мимозой и пошла на диван под укоризненным взглядом Альфонса.

— Тебе не дам. И не проси. И так бы не дала, но теперь тем более.

Вновь тяжкий вздох. Я щёлкнула пультом, остановилась на каком-то из традиционных «голубых огоньков», открыла лоток и принялась жевать мимозу под радостную праздничную попсу.

Мне было настолько не по себе, что я даже решила отложить звонок маме и бабушке до утра. Боялась: если начну говорить, они сразу поймут — «с ребёнком что-то не так».

Не так. Совершенно! В новогоднюю ночь вроде как случаются чудеса, но у меня получилось абсолютно неправильное чудо. И даже упрекать толком некого… Валить всё на соседа, конечно, можно, но я понимала — это будет неправдой. Он ведь меня не изнасиловал.