Когда я добрел до дома, вся семья завтракала на веранде. Издалека был слышен раскатистый голос отца, по своему обыкновению он рассказывал очередную историю из своей врачебной практики.

– И вот вхожу я к нему в спальню, а там уже и священник к изголовью прибыл, и жена в черное обрядилась. Вхожу, шторы-то отодвигаю, окно приоткрываю. Болезни, говорю, у вас никакой не выявлено, и вряд ли вы распрощаетесь с жизнью раньше, чем Бони, ну, Наполеон, выберется с острова Святой Елены.

– Отец, а как ты считаешь, Россия и в самом деле так сильна, раз сумела дать пинка Бонапарту? – осторожно спросил Эразм.

Если доктор Дарвин начинал говорить о своих пациентах, он мог это делать часами, и для того, чтобы перевести разговор на другую тему, требовалось поинтересоваться его мнением в каком-либо не менее существенном вопросе.

– Это вполне вероятно, – охотно откликнулся доктор. – Он полагал, что сможет задушить нас, если завоюет Россию, но сильно просчитался.

– Точно, точно, – проскрипела мисс Уэджвуд. – Этот орешек оказался ему не по зубам. Как там было у Фрира:

О шкуре Альбиона алчно бредя,

На выделку ее, мы узнаем,

Парижские дельцы дают заем.

Эй, шкурники, а кто убьёт медведя?

Они дружно засмеялись.

Моё появление прервало столь бурное веселье и три пары глаз выжидающе уставились на меня.

– Доброе утро, – сказала Элен Уэджвуд, – Удачно ли прошла прогулка?

– Доброе утро, – отозвался я, адресуя свое приветствие всем собравшимся. – Великолепно. Спасибо.

В этот момент из дома появилась Мария, неся поднос с кофейными принадлежностями. При виде меня она приветливо заулыбалась:

– Не угодно ли мистеру Чарльзу горячего тоста с сыром?

– Да, Мария, я очень проголодался, – отозвался я, всё ещё наблюдая за отцом. Сложно было предугадать, как он отнесся к моему отсутствию за завтраком.

– Что ж, – сказал доктор дружелюбно. – Давай рассказывай, какое оно – раннее утро в Дорсете.

– Чудесное, – восхищенно признался я, стараясь припоминать всё, что видел до встречи с русским. – Представляешь, отец, я почти выследил Большого пестрого дятла. Сейчас его встретить – это большая редкость. Мне очень хотелось добавить в свою коллекцию его яйцо.

– Превосходно. Я рад, – ответил он сдержано.

После завтрака Рас с отцом отправились на конюшню, Морис обещал показать им новорождённого жеребёнка дартмурского пони. Брат был страшно удивлен, когда я отказался сопровождать их. Вместо этого я удалился в сад, на скамейку под цветущий каштан, чтобы остаться наедине со своими размышлениями. Моё сердце переполняло сочувствие к отчаявшемуся русскому, столь крепко привязанному к своему умирающему питомцу. Поистине человеческая жестокость не знает границ! Но я мог поклясться, что знаю немало добрых и отзывчивых людей. Мой отец, например, его сердце сострадало не только физическим тяготам своих подопечных, но было отзывчиво и к их душевным невзгодам.

Что бы сказал он, узнав, как там, в глуши леса одинокий и никому не нужный человек оставлен на произвол судьбы? Как бы отнесся отец к тому, что я утаил правду и позволил человеку погибнуть?

– Быть может отец сможет вылечить Святогора? – Неожиданно пришла мне в голову утешительная мысль. – Он отличный доктор и когда медведь поправится, обязательно поможет устроить их обоих в цирк. Кроме того, потом можно будет обратиться к Джозая Уэджвуду. Уж кто-кто как не дед умел замолвить словечко за нуждающегося в помощи.

Вдохновленный прекрасным замыслом, и не замечая ничего вокруг, я вскочил со скамейки и тут же чуть не сбил с ног Элен Уэджвуд, неожиданно появившуюся на дорожке в сопровождении своей гувернантки мисс Баклер.