Говорила, что не насмотреться, – а все, насмотрелась.

Она освободила руки из рукавов, дохнула на стекло и написала пальцем: «Надоело. Тошно».

«Что тебе надоело?» – послышался голос, и она поспешно дописала один большой иероглиф «дождь».

«Хм, так ты будешь жить дальше?» – вмешался еще один голос.

Момоко-сан, притворившись, что не слышит, продолжает писать: «Тысячелетний дождь».

Оказывается, есть дождь, продолжавшийся тысячу лет.

«Правда, что ли? Когда это?»

«Да четыре с половиной миллиарда лет назад или около того, когда Земля появилась еще только. Тогда поверхность ейная покрыта вязкой магмой была, и тыщу лет, аж тыщу лет дожди лили…

«Это ж как наскучить может, точно опротивеет все! Что, всю тыщу лет, каждый день, прямо без продыху?

«Так море синее появилось. Да, тогда-то и зародилось оно. У меня тоже тыщалетний дождь имеется».

– Ха! Это еще что?

– Мое море – это…

Момоко-сан, замешкавшись с ответом, начала яростно писать на стекле: «Уже скоро…»

Звонок. От Наоми. Уже скоро она позвонит.

На лице Момоко-сан на мгновение появилось замешательство, но тут же его сменила переполнявшая все ее существо радость.

То, что она, так радовавшаяся звонку дочери, как маленькая, стеснялась и пыталась притворяться равнодушной, было сейчас просто нестерпимо.

Почему же дочь, которая жила так близко, но ни разу ей не позвонила, вдруг… но все равно, как хорошо! Невозможно хорошо!

В тот день она повторяла одно и то же действие: постоянно оглядывалась на телефон и подолгу на него смотрела.

Наоми позвонила в третьем часу.

– Мама, у тебя туалетная бумага есть? – первым делом спросила Наоми. Ее голос был спокоен, в нем слышалась улыбка.

– Да, еще терпит. – Голос Момоко-сан стал неестественно визгливым.

– А моющие средства?

– «Да есть пока. И для стирки, и для кухни.

– А молоко?

– Пачки две не помешают.

– Овощи?

– Есть дайкон и полкочана капусты.

Момоко-сан отвечала стремительно, реагируя немедленно, будто звук ударяется о преграду – и сразу отскакивает. Она хочет уловить мельчайшие интонации голоса дочери, отреагировать на них, и это желание все пересилило, вот Момоко-сан и вкладывает огромные усилия в разговор ни о чем.

«Ох, батюшки мои. Как птенец с разинутым клювом, что ждет мать. Все наоборот. Ты, дряхлеющая мать, ждешь корма, который тебе ребенок приносит, мать и ребенок местами поменялись», – засуетились вдруг голоса, высмеивавшие Момоко-сан, но она не обратила на них внимания.

Она не думала, что такой день может наступить. Что она вот так вот сможет говорить с Наоми, на которую уже махнула рукой. Уголки губ невольно поползли вверх. Наоми живет в двадцати минутах езды от нее.

У нее своя семья: муж – учитель рисования в средней школе, они познакомились благодаря общей любви к живописи, и двое детей-младшеклассников: девочка и мальчик.

Когда она отдалилась от Наоми, уехавшей из дома после замужества? Что было поводом, она не может вспомнить. Она думала, что это судьба. Ведь у самой Момоко-сан с ее матерью было так же. Почему так вышло?.. Почему то, что произошло между Момоко-сан и Наоми, как будто точная копия с отношений Момоко-сан с ее матерью?

И вот Наоми приходит в родительский дом со своей дочерью Саякой – это случилось два месяца назад.

Первое, что почувствовала Момоко-сан, было удивление: как же выросла Саяка, смущенно улыбавшаяся в прихожей из-за спины Наоми! Она спокойно шла за руку с матерью вслед за радостно приглашавшей их в дом Момоко-сан. Очень похожа на Наоми в детстве. Та была сознательным ребенком и не доставляла хлопот. Теперь Наоми так ярко сияла, что Момоко-сан не решалась даже взглянуть ей в глаза.