Как Багира из «Маугли» царственно и молчаливо располагалась на теплом камне и наблюдала за происходящим или просто смотрела в небо. К ней страшно было подойти, она соорудила вокруг себя невидимую стену, за которую не мог проникнуть никто. Собственно, никто даже и не пытался. Все, видимо, привыкли к тому, что эта одиночка всегда сама по себе. Я видел как она, не торопясь наливает себе бокал, и пьет одна. Кем – кем, а ханжой она точно не была. Куталась в одеяло и смотрела в Карелию. В такие моменты ее сложно было заметить, ведь она становилась частью травы или камня, на котором сидела. Она была частью Карелии. И я понял это.

Стас теперь всегда садился рядом с ней, старался прикоснуться, позаботиться как-то. А Вера натягивала рукава на кончики пальцев и погружалась по самый нос в глубины безразмерной толстовки. Она принимала его ухаживания так, будто это было вполне естественно, даже немного обременительно для нее. Как если бы она была звездой, а он – немного докучающим ей поклонником. Она снисходительно улыбалась и старалась держаться на расстоянии, при этом пытаясь не обидеть его. Видимо, в своем мире это был привычный для нее сценарий. Я чувствовал, что она была притягательной для мужчин. Ребята из их группы не делали ей авансы только лишь потому, что знали, что ответа от нее не получат.

А вот Стас даже не думал капитулировать. Для него группа стала состоять лишь из одной Веры. Он делал все, чтобы сблизиться с ней, понравиться и переключить ее внимание на себя. Остальной же состав каким-то образом, не сговариваясь, оказался под моей опекой. Я был не против этого, всегда старался им рассказать что-нибудь интересное о наших краях. Ребята же были настолько самодостаточные, что мы просто гуляли по сказочным местам как друзья, а не как гид и туристы. Глядя на Стаса, я думал, что он будет делать послезавтра, когда эта группа уедет на сплав, а потом домой. Он спускал колеса для езды по насыпи. Я подошел к нему, первый раз попробовав заговорить о ней.

– Стас, она ведь уедет послезавтра.

– Нет, – отрезал он, продолжая сосредоточенно делать свое дело.

– Ты говорил с ней?

– Нет, – нахмурился он.

– Стас, ты чего? – я не понимал, почему он так себя ведет.

– Я не пущу ее просто.

Это было сказано так уверенно, я подумал, что он немного увлекся. Он знает ее четыре дня и хочет взять на себя такую ответственность. Я попытался понять его. Ну что в ней такого особенного по сравнению с толпами других туристок? Внешность – абсолютно обычная, она не была той красоткой, от которой рвет крышу, хотя она обладала набором черт, которые можно назвать стандартно-красивыми: длинные черные волосы, большие карие глаза, широкая улыбка. Фигура ее тоже не вызывала желания наброситься на нее. Внутренний мир Веры оставался для меня загадкой, хотя думаю для него тоже. Она была немного застенчивой, скромной, юмором не блистала. Когда все собирались вечером за одним столом, она приходила последней, а иногда и вовсе не приходила. При этом ее нельзя было назвать грустной или замкнутой. Она с удовольствием общалась, рассказывала о прочитанном или услышанном, спрашивала наше мнение, была хорошим слушателем. Но при всей этой простоте и неприметности, было в ней что-то необычное, неосязаемое и непередаваемое словами, то, от чего взгляд сразу не остановившийся на ней, непроизвольно к ней возвращался. Она жила в своей вселенной, в которую очень хотелось попасть каждому, кто оказывался в ее поле. Вера грела и освещала пространство вокруг себя. Она несла в себе какое-то безмятежное спокойствие и ощущение счастья и гармонии. Будто бы рядом с ней все естественные и простые вещи приобретали свою первородную значимость: запах свежесобранных грибов, который мы давно перестали ощущать, а она подносила их к носу, нюхала и сразу же хотелось сделать то же самое, ведь этот аромат когда-то был таким вкусным, кружка утреннего кофе, которую она пила медленно, наслаждаясь им и прохладой воздуха, и в эти моменты хотелось остановить хлопоты, сесть рядом и ощутить себя причастным к этому простому утреннему ритуалу. Даже сейчас перед глазами стоит картина как Вера смотрит на солнце через сорванную веточку вереска. В детстве мы часто подолгу так делали и вокруг каждого изгиба стебелька и соцветия будто свечение появлялось – волшебство, да и только! «Перо Жар-птицы», – говорили мы тогда. В один из дней, остановившись на очередной привал, мы напали на целую поляну ягод, Вера встала на коленки и собирала их как ребенок – двумя руками, радовалась тем, которые покрупнее и послаще – и я вспоминал свое детство: как ходил за ними с бабушкой и как ненавидел все, когда возвращаясь домой, меня заставляли их перебирать вместо того, чтобы отпустить во двор к друзьям.