Она прекрасно видела, что Стас ей увлекся, понимала, что ему будет очень неприятно от ее решения поехать со мной, но ей было настолько все равно на его чувства, что она ответила мне согласием, не колеблясь, будто даже желая причинить ему боль. Зачем ей было это тогда? Пути Веры неисповедимы… она просто как зверь шла за своим инстинктом, она как никто верила в судьбу и полагалась на нее мудро и наивно одновременно.

Вера была очень сильной, но такой слабой и беззащитной, что хотелось ее взять на руки как ребенка, прижать к себе и убаюкать на плече. Имидж отстраненной снежной королевы оказался фантиком. И я его начинал разворачивать. И мне только еще предстояло увидеть то, что было под ним скрыто.

В нашей комнате было темно и тихо. Стас спал. Рухнув на кровать прямо в одежде, мое тело уснуло моментально, а мозг все никак не мог выключиться. Я смотрел в темноту и пытался сложить мозаику под названием «Вера». «ВЕрнувшая РАдость» – для начала я так расшифровал ее имя для себя. Я прекрасно понимал, что рационально разложить на части Верину сущность не получится. Однако попытаться сложить из обрывков общую картину своего видения ее можно попробовать. Самый верхний слой – оболочка был неприступным. Она не открывалась первому попавшемуся человеку, оставляя на обозрение лишь свою внешнюю спорную красоту. Но если получалось прогрызть эту твердую скорлупу – можно было увидеть и прикоснуться к поистине прекрасной сердцевине. Тут было все просто – ни лжи, ни двуличия, только светлая Верина душа, излучавшая добро и радость жизни. Так она раскрывалась передо мной словно цветок лотоса, слой за слоем распускающий свои лепестки.

Мне снилось небо, пик Эльбруса. Я стоял на самой вершине, раскинув руки, дул сильный ветер, он не давал мне спокойно дышать, я захлебывался глотками воздуха, задыхался, в ушах звенело прозрачное «Ты познал счастье». Я мог смотреть сразу везде: вверх, вниз, в стороны, и всюду была бело-голубая бездна. Я мог прыгнуть также в любом направлении: вверх, вбок, вниз, я летел. Если бы какой-нибудь психотерапевт на групповом тренинге неудачников, алкоголиков или неврастеников попросил меня графически изобразить счастье, мой рисунок был бы закрашен сине-белыми красками, и это было бы небо.

Стас разбудил меня рано утром, чтобы подготовиться к последнему дню, собрать документы на группу и без проблем передать ребят на сплав.

Я сел в кровати, не стал придумывать никаких слов или оттягивать момент:

– Вера едет со мной в Хибины.

Стас сел на свою кровать и закрыл руками голову. Ему было больно:

– Она не любит тебя.

Спорить с ним мне не хотелось, доказывать ему и себе, что это не так смысла не было. Я и сам понимал, что она пока меня не любит. Ну не из тех она, кто влюбляется десять раз на дню. Эта, если полюбит, то раз и навсегда, как я! хотя откуда я мог знать, какая она? Я начинал понимать ее, совсем не зная, просто прислушиваясь к ней, наблюдая, будто вошел в заброшенный дом и не торопясь оглядывал его изнутри.

Стас же страдал от действий друга, фактически предавшего его, а он не способен был даже защититься. Он больше не смотрел мне в глаза.

Мы молча пошли на завтрак. Наши туристы вышли очень оживленные, балагурили, ели блины с морошковым вареньем, пили чай. Мы разложили карту Карелии и пальцами показывали посещенные нами места. Она сидела, лениво потягивая кофе, и смотрела в телефон. Стас наклонился к ней близко- близко, в какой-то момент она подняла на него глаза. Я не мог слышать, что они говорили, потому что над ухом у меня гоготали парни. Но через минуту я весь превратился в слух, ребята тоже немного поутихли, наблюдая за развернувшимся действием. Вера привстала и обняла Стаса за шею, дружески похлопывая его по спине как верного коня, а потом зашептала, касаясь его уха губами: «Мне очень жаль, прости меня, благодарю тебя, люблю тебя».