– Да, конечно, – услышала я свой собственный голос, который звучал просто на удивление приветливо и дружелюбно. – Давай сюда свои пакетики, я все сделаю, а Кло мне поможет. Правда, Кло?.. Сейчас нам все равно нечем заняться, и мы… – Я не договорила, увидев две фигуры, которые двигались к нам от дома. Это были Трипп и еще один мужчина лет пятидесяти на вид – коренастый, грузный, одышливый. Одет он был в полицейскую форму и «стетсон» с такими широкими полями, что во время дождя на его выпирающий живот, несомненно, не попадало ни одной капли.

Когда полицейский приблизился, я разглядела молочно-белую, казавшуюся прозрачной кожу, почти сплошь покрытую веснушками размером чуть меньше чайного блюдечка. На нем были солнечные очки-«капельки», но я догадывалась, что глаза у него светло-голубые, а волосы под шляпой – светлые, как пух на утенке. Человеку с такой кожей и с такими волосами, несомненно, приходилось несладко на миссисипском солнце. Да и на любом солнце, наверное… Нет, этот человек не был альбиносом, но я все равно подумала, что ему было бы лучше поселиться где-нибудь на севере.

Трипп и Томми кивнули друг другу в знак приветствия, а я скорее почувствовала, чем увидела, что Кло невольно пятится, стараясь оказаться как можно дальше от моего бывшего одноклассника. Похоже, вчера Трипп ее изрядно напугал, хотя, возможно, дело было не только в этом.

Обернувшись, чтобы как-то подбодрить девочку, я увидела, что Кэрол-Линн ведет Кло к садовой калитке. На ходу обе оживленно размахивали руками, словно младенцы, увлеченно играющие в песочнице. Их босые ноги глубоко увязали во влажной глине и издавали громкий чавкающий звук. Интересно, подумалось мне, как моя мать относится к запустению, воцарившемуся в саду после смерти Бутси? Я не исключала, что картина хаоса, которая открывалась ее взгляду по десятку раз в день, каждый раз повергала ее в шок, словно увиденная впервые. Впору было ее пожалеть: ужасаться засилью сорняков и буйству трав, заполонивших грядки и клумбы, по несколько раз на дню – это, пожалуй, было уже чересчур. Впрочем, я тут же подумала, что не знаю, насколько далеко зашел материн Альцгеймер. Если она не помнит того, что было утром, – это одно, но, быть может, Кэрол-Линн давно забыла, чей это сад, каким он был когда-то и каким должен быть. В этом последнем случае она, пожалуй, не так уж страдает.

Увы, провожая ее взглядом, я заметила, как мать задержалась перед садовой калиткой, и ее рука взметнулась к губам. Так бывало всегда, когда она была чем-то глубоко расстроена. Это была одна из немногих ее привычек, которая по какой-то причине задержалась у меня в памяти. Значит, что-то она помнит… И, не в силах и дальше наблюдать за матерью, я снова повернулась к Триппу и шерифу.

– Познакомься, Вив, – представил меня Трипп, – это шериф Донни Адамс. Он в наших краях недавно, поэтому тебе придется вкратце поделиться с ним своей семейной историей.

Шериф галантно снял шляпу, и я поняла, что немного ошиблась насчет цвета его волос. Он был совершенно лыс, и кожа на голове казалась еще более светлой, чем на лице. Выставив вперед мясистую ладонь, шериф вежливо пожал мне руку.

– Не такой уж я новичок, – произнес он довольно приятным баритоном. – Я родом из Леланда – это совсем недалеко отсюда, да и здесь я шерифствую уже больше пяти лет. Право, немного странно, что до сих пор мне не приходилось с вами сталкиваться.

– Но ведь я… меня тут не… – Я замолчала. Пульсирующая боль в голове возобновилась, мешая мне составлять слова в предложения.