Шалят! Нервишки-то шалят! Не стальные все-таки!

Стоит подумать о чашке забористого кофе, как на глаза вдруг попадается уголок для посетителей. А там стол со стоявшей на нем банкой дешманского растворимого.

Хватаю банку, отвинчиваю крышку и сыплю в пластиковый стакан прямо из горла. Застываю, вытянув руку со стаканом перед собой.

Залить-то нечем. Облом в чистом виде.

С кислой рожей смотрю на пустой бутыль в куллере, затем на стакан, ровно наполовину наполненный черным кофе. Гипнотизирую его.

Да и черт с этой водой!

Разве забыл как в школьные годы с голодухи сухой "роллтон" жрал?

Внутри один фиг все растворится.

В итоге опрокидываю в себя стакан, набивая полный рот кофе. Челюстью активно работаю, ощущая как горькие гранулы похрустывают на зубах.

Разворачиваюсь и напарываюсь на ошарашенный взгляд администраторши, сидящей за стойкой. Она в шоке пребывает от моей выходки.

– Чего уставилась? Думаешь, псих? А хрен ты угадала! Вода у вас тут закончилась! – в грубой форме бросаю, сминая в ладони стакан.

Оскаливаю зубы в кофейном налете, после чего швыряю в урну то, что осталось от стакана, и скрываюсь от пришибленной администраторши в тамбуре. В нем тесно и мрачно как в карцере.

Вынимаю телефон из кармана пиджака. В сообщениях пусто. Тогда я отправляю Борзому напоминалку: "Ты там сдох, что ли? Че так долго?"

Федька моментально перезванивает.

– Да, сдох! Только не я, а сервер, будь он проклят, – отчитывается он впопыхах, жует что-то. – Минут двадцать назад только починили!

– Так и что в итоге? Сколько еще ждать?

С того конца провода раздается хлопок двери и шипение.

Вслух матерясь, присаживаюсь на пуфик для карликов, вмещающий только половину моей задницы, и разглядываю в урне грязные бахилы. Жду, когда Борзый наконец разродится.

– Значит, так, – Федька налаживает контакт, я внимаю, – у этой девушки не так много записей в медкарте. В детстве она перенесла ветрянку, пару раз подцепила кишечную инфекцию. Ну, грипп там, ОРЗ, все дела. Ключицу ломала, уже будучи подростком. А позапрошлой осенью ее госпитализировали с подозрением на аппендицит, но он не подтвердился. Короче, выяснилось, что она беременна. Есть информация, что ее положили на сохранение.

Дебри… Чую, забрался я в глухие дебри.

Все конечности тяжестью наливаются от такого неожиданного поворота. Причем на таком крутом вираже меня даже слегка заносит в стену. Зад перевешивает и я едва ли не соскальзываю с пуфика.

На ноги поднимаюсь, сжимаю телефон до хруста.

– Вот как? – забормотал я одеревенелым языком. – И что, аборт сделала?

– Да черт бы знал! Больше записей никаких не нашел. Как вариант, вычистила нелегально где-нибудь, поэтому и отметок нет. А ты чего так удивился?

– Да так, – прогоняю прочь мысли, способные расшевелить волосы на башке. – Ты лучше скажи, узнал что-нибудь о той злой мачехе?

– О ком?

Черт.

Все забываю, что Борзый не в теме. Как-нибудь по пьяни расскажу ему о своем плане, а сейчас пока нет желания.

– О нынешнем собственнике, где раньше была прописана Красавина Светлана.

– А, да. Я как раз собрал всю инфу в один документ. Сейчас на почту тебе сброшу.

Вскоре мне приходит досье на гражданку Бауэр Наталью Марковну:

"Уроженка Дна, окончила восемь классов. Семь лет проработала в ЖЭКе начальницей швабры и ведра. Вышла замуж за самого завидного слесаря города Дна и родила от него разнополых детей погодок. Затем внезапно Наталья разводится с муженьком и переезжает. Без какого-либо образования устраивается в агентство недвижимости на должность "поднеси-подай". И спустя год ее жизнь кардинальным образом меняется. Бауэр за наличный расчет покупает четырехкомнатную квартиру в престижном районе города, оформляет на сына дорогую машину, а на дочь усадьбу в Подмосковье, после чего благополучно увольняется из агентства, чтобы открыть собственное совместно с нотариальной конторой. А еще через год Светлана Красавина переоформляет на ее имя дом".