Всадник молчал. Да, такого поворота он явно не ожидал. Интересно, знал ли об этом Великий Император Глеб? С одной стороны, не мог не знать. Он же – всеведущий, он же – Император. Думать, что Император мог хоть чего-то не знать, хоть чего-то не ведать, хоть в чём-то ошибаться было сродни кощунству и святотатству. С другой стороны, Глеб был даже моложе Всадника, и вся его мудрость и рядом не стояла со всей мудростью, знанием и опытом, которые имеются у Отертонского Владыки. Как ни старался Посланник Имперской воли, он никак не мог вспомнить, чтобы на Императорском совещании хоть раз звучало слово «золото». И что же? Великий Император чего-то не знает? И как ему, скромному Всаднику, поступить в данной ситуации?

– Но ведь это только лишь глупая, всеми забытая сказка, разве не так?

Старый Воин ухмыльнулся.

– Конечно, может и так. Но кто его знает?

Вопрос остался висеть в воздухе. Всадник молчал.

– А теперь, мой юный друг, позволь ввести тебя в курс наших с тобою дел. Император Глеб хочет от меня помощи в его, надо заметить, довольно рискованном и авантюрном… мероприятии, скажем так. Он предлагает мне пожертвовать моими людьми ради его амбиций и Императорской Воли. И я… Я, конечно, не смею отказать, если он приказывает. Но что мне-то за это будет? Опять погибнут многие воины, нас и так осталось немного. А если мы обратим на себя гнев орков, или ещё кого похуже? Я не буду осуждать Глеба, благо знаю, насколько тот порою может быть упрям. Боюсь, со временем, Имперская корона лишь только усилит это его качество. Да, Император – человек и упрямый, и волевой. И я не буду спорить с ним. Я согласен предоставить войска, о Всадник, Посланник-Императорской-Воли. Но только с одним условием: в случае успеха вы отдаёте треть золота мне. Половину вы отдаёте Императору, остальное вольны оставьте себе, или распорядиться по собственному усмотрению.

Вновь повисло молчание. Всадник какое-то время поколебался, а затем произнёс:

– Договорились.

– Отлично.

– И так, какие у вас возможности, Лорд?

– Так-так… Хорошо. Я смогу отправить, хм… Ну, примерно две-три тысячи людей с Северо-Запада. Северные рубежи трогать нельзя, им и так приходится несладко. Гарнизон при Рессевиле тоже можно отправить… Так всё-таки сколько нам нужно человек? Вообще, предлагаю удалиться в библиотеку.

И они, сидя уже в личной просторной библиотеке Отертонского владыки, за древними картами обсуждали маршруты войск, возможные потери, вероятные угрозы. После того, как два далеко не последних человека в Империи сошлись ценой, процесс пошёл как по маслу.

На границе человечества

Молния пронзительной вспышкой обрушилась на землю, на мгновение озарив творящийся, кричащий ужас. Многоглазые одноногие твари с длинными языками, бесформенные облака страха, грызущие камень черви с огромной пастью всего на миг вышли из сумрака, всего на какую-то ничтожную долю секунды стали видны во всей своей красе, но и этого обычно хватало, чтобы неподготовленные мозги в буквальном смысле вскипали. Течение времени неумолимо приближало монстров, и ненормальные, не могущие существовать в нашем мире злобные тела со склизкими, чёрными пятнами вместо душ всё подходили, смыкали свои ряды, не ведая ни вопросов, не сомнений.

Эти безымянные чудища, порождения первородного ужаса, первородного зла, подступали всё ближе. Казалось, что все монстры сумеречной зоны выползли из своих обителей, окружив, обступив со всех сторон, извергая сворачивающие уши звуки, хлюпая и отрыгивая, скрипя и ехидно лая. Конечно, это было далеко не так, и здесь собралась только лишь мизерная толика потусторонних существ, населявших эти проклятые просторы. Низкое небо угрожающе нависало над макушкой, а сумеречный горизонт уходил вниз. Постепенно всё привычное стиралось, исчезало, и даже вездесущие руины и осколки зданий сходили на нет, уступая только голому, безжизненному серому камню, песку и пыли, а затем и вовсе одному только праху. Никакого света здесь не было и в помине, сама земля медленно, но верно искажалась, преобразуясь в гигантскую, бездонную воронку, ведущую в небытие. И хотя чудищ, живших в тени между мирами, было гораздо больше, чем сейчас окружило бедного, несчастного человека, всё равно при текущем положении вещей всякое упоминание надежды было бы даже не глупостью, а святотатством.