Она все еще подавлена. Через некоторое время тихо произносит:

– Прошу, Кейси, не ставь на мне крест.

Да с какой стати, если я по уши втюрился?

Вообще говоря, какие слова можно подобрать в наше время для описания отношений между девятнадцатилетним юнцом, еще даже не вполне зрелым мужчиной, и сорокавосьмилетней женщиной? В таблоидах мелькают штампы типа «любительница свежатинки» и «карманный мальчик». Но в ту пору этих выражений еще не было, хотя почва для них готовилась заблаговременно. Можно вспомнить и французские романы, в которых немолодые женщины обучают юношей – о-ля-ля! – «искусству любви». Однако ничего французского в наших отношениях, да и в нас самих не наблюдалось. Взращенные Англией, мы использовали только эти морализаторские именования: блудница, распутница. Но в Сьюзен не было ровным счетом ничего от блудницы, а впервые в жизни услышав слово «распутница», она подумала, что это искаженное «распутица».

Сегодня мы свободно обсуждаем коммерческий секс, рекреационный секс. В прежние времена рекреационного секса не было. То есть, может, и был, только назывался по-другому. В то время, в том месте была любовь, был секс, а порой встречалось их сочетание, иногда неуклюжее, иногда гладкое, у кого-то удачное, у кого-то наоборот.

Вот мой разговор с родителями (читай: с матерью), типично английский разговор, в котором абзацы враждебности ужимаются до пары фраз.

– Но мне девятнадцать лет.

– Вот именно – всего девятнадцать.

Каждый из нас оказался у другого вторым: по сути, мы хранили квазицеломудрие. Я прошел инициацию – обычную смесь уговоров, тревог, суеты и оплошностей – с университетской подружкой в конце первого курса; Сьюзен, которая четверть века была замужем и родила двоих детей, не намного опередила меня в этом плане. Оглядываясь назад, можно сказать, что, будь у нас больше опыта, все могло бы сложиться иначе. Но кто из влюбленных станет оглядываться назад? И вообще, что я подразумевал: «больше опыта в сексе» или «больше опыта в любви»?

Впрочем, не буду опережать события.

В тот первый день, когда я в белоснежной форме вышел на корт с ракеткой «Данлоп максплай», в тесном помещении клуба устроили чаепитие. Как я понял, «костюмчики» все еще оценивали меня с точки зрения приемлемости. Проверяли, с учетом всех деталей, на степень принадлежности к среднему классу. Кто-то прошелся насчет длины моих волос, прихваченных головной повязкой. И почти сразу вслед за этим мне задали вопрос о политике.

– К сожалению, политика меня даже отдаленно не интересует, – ответил я.

– Значит, ты из консерваторов, – заклю-чил один из членов правления, и мы все посмеялись.

Пересказываю этот разговор Сьюзен: она кивает и говорит:

– Я голосую за лейбористов, но помалкиваю. Вернее, помалкивала до этой минуты. Что вы скажете на сей счет, пернатый мой дружок?[1]

Отвечаю, что меня это никак не касается.

Перед моим первым посещением дома Маклаудов Сьюзен велела мне пройти через заднюю калитку и дальше садом; я только приветствовал такое отсутствие церемоний. Калитка оказалась не заперта; я ступил на мощенную кирпичом хлипкую дорожку, миновал компостные кучи и бочки лиственного перегноя, глиняный горшок с раскидистым кустом ревеня, квартет кудрявых яблонь и огородные грядки. Расхристанный старикашка-садовник перекапывал квадратный клочок земли. Я одобрительно кивнул, как уверенный в себе начинающий ученый – земледельцу. Тот кивнул мне в ответ.

Сьюзен поставила чайник; тем временем я огляделся. Дом почти не отличался от нашего, только в нем присутствовал некий шик; а если конкретно – старинные вещи, судя по всему, перешли сюда не из комиссионного магазина, а по наследству. Торшеры желтели пергаментными абажурами. Во всем сквозила не то чтобы неряшливость, а какая-то беззаботность. В коридоре лежала сумка с клюшками для гольфа; после обеда, если не со вчерашнего вечера, осталась пара бокалов. У нас в доме порядок соблюдался неукоснительно. Там без конца расставляли что-то по местам, орудовали щеткой, мыли, наводили глянец, чтобы не стыдно было перед нежданными гостями. Но кто мог нагрянуть к нам в гости? Викарий? Местный полицейский? Сосед, которому потребовалось сделать телефонный звонок? Коммивояжер со своим товаром? На самом деле без приглашения не заходил никто, а потому беспрестанная уборка и протирка виделись мне безнадежным пережитком прошлого. А сюда явно захаживали визитеры вроде меня, и при этом, как наверняка заметила бы моя мать, дом выглядел запущенным, словно тут две недели не вытирали пыль.