– Ну ты даешь, Томка… Плевать на сумку. Я бы сама ее спустила хоть в мусоропровод. – Надя усмехнулась, перехватив удивленный взгляд своей квартирантки. – Сядь, сядь рядышком, расскажу. Легче на душе станет…

Надя крепкими пальцами хирурга прихватила руку Тамары и, притянув, усадила подле себя, на кушетку.

– Сегодня главврачиха собирала врачебную комиссию… это когда обсуждают лечебный конфликт. Очень неприятная штука, я тебе скажу. Так вот, меня вызвали на ковер. По требованию того сукиного сына, моего пациента…

– Кто тебе сумочку подарил? Ну, ну…

– Слушай, слушай. – Серые глаза Нади наполовину прикрыли ресницы, словно от яркого света. – Я поставила тому паразиту два имплантата. Предупредила, как надо себя вести месяца два. Он же с первых дней пошел в загул. Ну и началось отторжение, развился остеомиелит. Начались боли. И он вместо того, чтобы обратиться ко мне, помчался к главврачу, поднял кипеж: верните. мол, деньги за операцию… Ну не гад, скажи, не гад?

– Ну… если у него болело, – неуверенно вставила Тамара.

– Я тут при чем?! Если он, зараза, жрал жесткую пищу… Так ты ко мне приди, расскажи. Нет, побежал к главной, потребовал комиссию. А сам не пришел!

– Почему?

– Хрен его знает… Вот я и вернулась домой пораньше. А тут и Колька явился. Думала его погнать, а у него кольцо в руках и киса на шее. Я и решила: чем он хуже того гада?!

– Ну даешь, – с обескураженным восхищением обронила Тамара.

– Жизнь, Томка, проста, а мы ее усложняем. – На шее Нади, ритмично пульсировала жилка, словно пыталась прорвать смуглую кожу…

И у меня такая же, подумала Тамара и тронула то же место на себе. Палец принял мягкий и спокойный сигнал: беги отсюда, солнышко, беги, зачем тебе чужие крыши и ради чего… У тебя есть свой дом, близкие и родные люди…

– А хлеб и батон? Купила? – спросила Надя.

– Деньги-то в сумочке остались, – вздохнула Тамара.

Надя поднялась с кушетки, пригладила ладонями бока и бедра узкой фигуры…

– Тогда спать, спать…

– Надь, – проговорила Тамара, глядя снизу на хозяйку. – А как же теперь я? Почти месяц крышуюсь. Съезжать бы надо.

– Живи пока. – Надя остановилась на пороге. – Может, я еще передумаю с Колькой, до четверга.

В большинстве случаев удачи падали на четверг, неудачи – на понедельник и пятницу. Вторник и среда – так себе, суббота и воскресенье не в счет… Грин Тимофеевич годами подмечал влияние дней недели на успешность своих деловых забот – одобрение или неодобрение пьесы худсоветом театра, удачу или провал премьеры, те или иные рецензии в газетах. Но в основном дни недели влияли на ситуации, связанные с личной жизнью. С женой своей Ларисой он познакомился в пятницу, в январе 1959 года, на встрече Старого Нового года в Доме актера. Ну и, понятное дело, ничего хорошего. Зато они расстались в благосклонный четверг марта 1983-го через двадцать четыре года довольно пестрой жизни. Непростые отношения с сыном предопределила злосчастная пятница: Мотька родился 2 февраля 1968 года. А вот с Зоей он познакомился весной 1981 года в круизной поездке вокруг Европы, правда, в какой именно день, Грин Тимофеевич не помнил: поездка длилась две недели. Зоя занимала одноместную каюту, а он с Ларисой – двуместный люкс. И Зоя, по простоте душевной, напросилась поглядеть на их роскошь… Перебирая листочки записных книжек, он не раз убеждался в точности предвидения исхода. К этому его подвигнул старый приятель, режиссер Торчинский, который поставил «Одиноких в раю». Торчинский вообще был чокнутый на астрологии. Фанатично верный эфемеридам, он ни одного важного дела не начинал без согласования со звездами и планетами. Однако предвидения ему не очень помогли: Торчинский получил срок за какие-то махинации. Грин Тимофеевич о нем больше ничего не знал: жив он, нет? А режиссер был хороший.