Человек праведный от Бога исходит и к Нему возвращается. Бог дарует ему бытие и наделяет талантами. Взрослея, человек начинает выбирать. Конечно, на него влияют и врожденные склонности, и опыт первых лет жизни, и окружающие его люди, и события в мире, и среда. Но несмотря ни на что, он свободен.

Но свобода – это не нравственная пустота и не презрение к закону. Ни обстоятельства, ни склонности или даже страсти не отменяют ее, алишь ставят пределы свободным проявлениям воли, придают нашей свободе конкретные очертания.

Конечно, вспыльчивый разгневается скорее, чем человек спокойного нрава. Но пока он в своем уме, он может обуздать свой порыв. Вспыльчивость – лишь черта характера; ее направляют к добру или злу, следуя расположению воли. Если человек хочет зла, то и нрав его станет орудием тьмы на погибель ближним и его душе. Если же он хочет добра, то нрав его поможет противостоять злу в себе и быть опорой тем, кто преткнулся. Мы сами решаем, чего нам хотеть – добра или зла.

Чувства иногда восстают против разума, но нелепо думать, что им вообще нет места в духовной жизни. Христианство – не стоицизм; крест Христов не разрушает человека, а освящает его целиком. Христианскую отрешенность от мира не надо путать с бесчувствием. Сколько подвижников так ине достигли святости, потому что умертвили свою человечность, не дав ей – действием благодати – свободно раскрыться во всей ее полноте.

Святой – человек совершенный, храм Святого Духа[8]. Он воспроизводит по-своему хоть какую-то долю совершенства, внутреннего строя и мира, присущих Человеку-Христу, Чья душа, ипостасно единая со Словом Божиим, без противоречий сочетала в себе и чистое Боговидение, и простые, глубокие человеческие чувства – любовь, жалость, печаль, радость, скорбь, негодование, изумление, тревогу, страх, утешение, мир.

Став бесчувственными, мы изменим своему предназначению и не полюбим Бога как люди. Если мы охладеем к ближнему, то и Бог не полюбит нас так, как хотел – Сердцем Человека, Иисуса, Бога и Сына Божьего, Помазанника, Христа.

Поэтому вести аскетическую жизнь надо с величайшей осторожностью, с первых же шагов дорожа своими задатками, натурой, чувством – всем, что составляет нашу человечность. Из всего этого слагается личность, а тем самым и святость, ведь свят тот, кого любовь Божия привела к полноте личного бытия и тем уподобила Творцу.

Обуздывая свои чувства, мы даем им вызреть. Жалость к себе губительна, поэтому аскеза не щадит чувств, а если щадит, то не приносит плода. По-настоящему отрекаясь от себя, мы страдаем, нуждаясь порой в самом необходимом.

Нам и должно пострадать. Усмиряя чувства, воображение, ум, волю, мы делаем их богаче и чище. Излишество притупляет восприятие, а воздержание с избытком возвращает ему силу и природную живость. Воздержание просвещает совесть и разум, помогает ясно мыслить и здраво судить, укрепляет волю; оно воспитывает и возвышает чувства. Не потому ли так бездарно порой религиозное искусство и пресно благочестивое чтиво, так сентиментальна молитва и тускла духовная жизнь, что за ними не стоят самоотречение и подвиг?

Некоторые люди в порыве героического отчаяния уходят в пустыню, где их чувств ничто не питает. Они надеются найти там Бога, но нередко терпят поражение, – ведь когда умирают чувства, умирает и всё человеческое. Из пустыни надо выходить такими, какими вышли из нее Иисус и Иоанн Предтеча, чьи чувства были глубоки, не падки наложные посулы, испытаны в искушениях, сильны, чисты, благородны.

Духовная жизнь – это не работа ума, не мысль и, конечно же, не ощущение, когда «чувствуют», «переживают» что-нибудь «духовное», будто бы приходящее от Бога.