– Постричься? – догадался Рулоф.

– Да, – кивнул невольник.

Между тем кровь из раны на его лбу перестала течь, но на этом месте появилась огромная шишка.

– Постой-постой, я сейчас все принесу! – засуетился Рулоф. – У меня и ножницы есть хорошие, правда, они овечьи, но тебе сгодятся.

Подхватив с мостовой оброненный Молчуном платок, он побежал к лестнице и стал быстро подниматься – сначала по ступенькам, потом по тропинке в гору, заскочил в свою хижину, схватил с полки ножницы, пару новых мешков и большую иголку с клубком ниток.

Вернувшись во дворик, смотритель помог невольнику состричь его колтуны, и на каменном полу образовалась целая копна спутанных прядей. Пока Рулоф его стриг, Молчун не переставал принюхиваться, ему не хотелось быть источником такого зловония, и сразу после стрижки он потребовал воды.

– Хорошо, я все тебе принесу, только ты отсюда никуда не уходи, – попросил Рулоф, собирая состриженные волосы.

– Да, – отчетливо ответил Молчун, и Рулоф ему поверил. Этот круглый двор с воротом посередине был единственным домом невольника, другого он не знал.

– Я взять… – сказал Молчун, указав на лежавшие в стороне пару мешков и клубок суровых ниток с воткнутой в них большой иглой.

– Это хомутовка – ею хомуты шьют. Я вернусь и сооружу тебе какие-нибудь штаны, понимаешь?

– Я могу, – уверенно заявил Молчун.

– Ну хорошо, попробуй, – нехотя согласился Рулоф, полагая, что Молчун испортит новые мешки.

«Ну и ладно, невелика потеря – пара мешков. Зато делом будет занят и не сбежит», – рассудил смотритель и поспешил за водой.

Пару ведер пресной воды он мог выделить из своего запаса. Ее приходилось возить в бочке от самого водопада, но для такого случая не жалко.

Пока Рулоф носил воду, рвал горькую полынь на склоне и собирал с зольного отвала щелок, Молчун сосредоточенно кромсал мешки овечьими ножницами. В результате, когда все уже было готово для промывки и уборки в зловонном ящике, у невольника в руках оказались жилетка и штаны, сшитые быстрыми стежками.

– Эй, да ты никак портной? – удивленно произнес Рулоф, вытирая с лица пот.

Молчун не ответил, но в глазах его смотритель приметил какую-то скрытую радость.

– Вот тебе вода и щелок в чашке. Иди к стоку и мойся, а потом займемся чисткой твоего ящика – вон сколько я полыни собрал!

– К стоку – мойся, – повторил Молчун, взял ведро, полынь, щелок и пошел к стоку, а его обновка осталась висеть на вороте.

Пока невольник мылся, Рулоф еще раз осмотрел сшитые за каких-то полтора часа обновки. Впрочем, ничего особенного – широкие стежки, где-то прихвачено внахлест, но ведь это сделал человек, три года бывший растением.

«Вот и думай, ругать Марка за эту подлость или благодарить?» – размышлял Рулоф.

– Спина! Нужно, чтобы спина! – позвал Молчун, и Рулоф понял, что тот просит потереть ему спину.

Смотритель пришел ему на помощь, скрутил большой пучок полыни и стал растирать широкую спину Молчуна, впервые заметив на нем несколько давнишних шрамов. Это не были следы от плети, которые часто оставались на телах непокорных рабов, скорее рубцы были оставлены ранениями.

Кто же его работник? Наверняка не портной, чтобы орудовать иголкой, такие мышцы не нужны.

Помывшись и переодевшись в обновки, Молчун окончательно преобразился, и теперь, видя его лицо, скрываемое прежде длинными космами, Рулоф воспринимал работника как равного. А глядя на то, как умело Молчун разбирает на доски зловонный ящик, смотритель невольно проникался к нему уважением.

Пока Рулоф уносил старые и приносил свежие доски, Молчун оставшейся водой и пучками травы выскреб участок мостовой дочиста, так что теперь во дворике пахло лишь горькой полынью и от прежнего зловония не осталось и следа.