Пришел в сознание только, когда понял, что стою как раз в том месте, которое показывали по телевизору. Немного покопавшись в воспоминаниях, я понял, что это именно тот куст, у которого у меня хотели позаимствовать сигарету… Может быть, как раз его и убили – спросил не у того. В душе, как ни странно, не возникло ни одной эмоции, возможно, только некая небольшая радость, что хулигана наказали. Хотя это мог быть не хулиган, а просто обычный парень… Но глубоко в душе я уже раздал всем ярлыки и переклеивать их не собирался, поэтому чувствовал нечто необычное для моих мыслей. Стало интересно, осталось ли что-нибудь, что бы говорило о событиях предыдущей ночи, – и залез в кусты. Там лежали только разные бумажки, оставшиеся от полицейских. После куста был небольшой бордюрчик, который прилегал к стене, а последняя, в свою очередь, вела к двум зданиями с разных сторон. В ближайшем углу даже осталось нечто вроде загара, так как частенько пьяные люди, чтобы справить нужду, залазили именно сюда и делали это в угол, от химии, которая выходила из алкашей, место окрасилось и приняло характерный стойкий запах. Пройдя чуть дальше от зло пахнущего места, я уже собирался выходить от места происшествия, как заметил темно-алую кровь на бордюре. И мне стало плохо: тошнота подошла к горлу и мне пришлось обратиться к столь известному углу, чтобы освободить свой организм от эмоций. Меня дико стошнило, от чего состояние стало еще более слабым, и я побрел тихим шагом в сторону дома, на мгновение позабыв о разбитом сердце.

Вечером я отказался от ужина, так как после увиденного ничего в рот не лезло, и пошел в душ. Сидел под струями воды и вспоминал о своих чувствах, своей неудаче и плакал, стараясь не издавать громких звуков при всхлипывании, так как родители могли бы услышать и начать задавать кучу ненужных вопросов. Просидел так минут тридцать, пока все чувства не ослабли, и пошел в кровать, притянув внимание мамы, которая почти сразу же среагировала на сигнал.

– Это что, ты так рано спать? Там же сериал новый по телевизору сейчас начнется! – проговорила мама, начиная издалека, села рядом на кресло и внимательно смотрела за моей реакцией.

– Я, наверное, пропущу… нехорошо себя чувствую, – соврал я, придумав самую простую и вместе с тем нелепую отмазку.

– У тебя что-то случилось? Ты сам не свой! – мама более серьезно навострила взгляд в попытке рассмотреть потайной смысл в моих ответах.

– Нет, мам, все хорошо! Просто, видимо, что-то не то съел, ты же знаешь наш магазин, вечно чего-то бракованного привезут, а мы потом травимся, – ответил я, и мать с задумчивым лицом ушла из комнаты, потирая подбородок, будто это действие поможет в поиске причин.

Я тем временем думал только о ней. От самых милых вещей – о том, как все могло бы быть – до самых плохих, в которых она будет страдать за свой отказ. В таких мыслях глаза сомкнулись только поздней ночью, закрывшись от полного бессилия.

Утро. Сегодня я проснулся разбитым. Это было то ли от пережитых эмоций, то ли от того, что лег спать поздно, то ли от всего вместе. Впервые на работу не хотелось идти, даже проскакивали мысли взять отгул, но мысль о том, что Даша подумает, что я струсил прийти, держала меня на ногах. Умывшись, я пошел на кухню, где родители, переместив глаза с телевизора на меня, странным образом глядели, с некой жалостью, будто все мои вечерние эмоции были записаны на видео, и теперь их показывают по всем каналам.

«Ты знал ее?» – спросила мать, когда в эфире появилась фотография Даши, на заднем фоне были кадры, на которых показаны машины скорой помощи, полицейские и до боли знакомый район.