Лень не прощает. Когда тяну ручку, дверь оказывается заперта. Мысленно извинившись перед тем, кто находится внутри, я собираюсь незаметно ретироваться, но щелкнувший замок останавливает.

Выстрел номер два звучит так неожиданно, что подкашиваются колени. Издевательство какое-то. Из туалета выходит не кто-нибудь, а Адиль.

Секунда уходит на то, чтобы опомниться, еще секунда – на то, чтобы что-то сказать.

– Привет… – Переступив с ноги на ногу, я нервно смеюсь. – Не знала…

Глаза под козырьком бейсболки неторопливо скользят по моему лицу. Семь лет прошло. Я, конечно, изменилась: юношеская одутловатость ушла со щек, форма бровей стала другой, прическа. Адиль тоже изменился, хотя и не могу назвать, в чем конкретно. Просто ему больше не двадцать один.

Почему он молчит? Я хоть что-то сказала. За семь лет не мог подобрать даже пары слов для той, с кем когда-то состоял в отношениях?

– Я совсем недавно узнала, что ты вернулся. Неожиданно так… Ты насовсем или так… проездом?

Если Адиль мудак и сволочь, то я слабохарактерная идиотка, оттого что не могу заставить себя стоять в тишине. Нервы сдают. Вечно чувствую себя обязанной говорить, если повисает пауза. И не только с Адилем. На меня будто с детства возложили ответственность поддерживать разговоры, а остальные так… Подхватят, когда захотят.

– А зай тебе не сказал? – хрипло-тягучий голос не скрывает усмешки. – Пока никуда не собираюсь.

Его голос был моим особым фетишем. Вот эти низкие, выраженно мужские ноты и отчуждение в нем, заставляющее сильнее хотеть внимания и делать все, чтобы заставить Адиля дрогнуть. Раньше мне это часто удавалось.

– Было невежливо передразнивать Диму за столом, – сухо говорю я, не желая оставлять ту издевку без внимания. – Пожалуйста, больше так не делай.

Намеренно говорю «пожалуйста» и держу этот официальный тон, чтобы показать ему, что по крайней мере для одного из нас эти семь лет не прошли даром.

Видишь, у меня все хорошо. После твоего отъезда я нашла в себе силы встать с пола и продолжить жить лучше, чем раньше. У меня есть здоровые отношения и партнер, которого я уважаю и насмехаться над которым не позволю.

– Было смешно слышать эту ванильку за столом. – Адиль смотрит на меня не мигая. – А до «пожалуйста» мне как-то похер.

Ярость во мне вскипает моментально. Скотина. Неужели за семь лет сложно было набраться немного такта? Ну нельзя же жить таким неуправляемым… Как с ним вообще Роберт общается? А другие? Существование в социуме предполагает взаимное уважение, но Адиль, конечно, делает вид, что ему наплевать. Мы семь лет не виделись, и все, что он может сказать: ему «похер».

– Не зря я по тебе не скучала, – выплевываю я ледышки слов прямо ему в грудь, представляя, как они разрезают ткань черной футболки и впиваются Адилю под кожу. – Остальные, думаю, тоже. Дай пройти.

Еще до того, как он отходит в сторону, сама протискиваюсь в туалетную дверь. В груди молотит так, что вибрируют ребра.

Ну и где сейчас эти семь лет? Все происходит с точностью, как раньше: он делает мне больно, а я в отместку пытаюсь пустить ему кровь.

– Все в порядке? – Дима кладет ладони мне на талию и трется о висок носом.

Его дыхание пахнет виски, отчего я ощущаю фантомный зуд в нервах – отголосок непростого детства. Отец, до того как мама от него ушла, злоупотреблял алкоголем. Фобии спиртного у меня нет, но его запах, исходящий от близких людей, зачастую вызывает неприятие. Одного Адиля это не касалось.

– Да, все хорошо, – подтверждаю, прикрыв глаза. – Домой скоро поедем?

– Давай через полчаса? В баню только с пацанами схожу.