– Ну что, опять не можешь идти? – серьезно, с вызовом в голосе спрашивала Лидия Сергеевна. – Петя! Не пора уже показать спину врачу?

– Да нет, нормально, сейчас пройдет, – спешил оправдаться Петр Иванович, виновато щурясь, но с места так и не вставал. И так и сидел все время, пока Лидия Сергеевна ходила со своим маленьким йорком вдоль дома по аллее. Петр Иванович досадовал, что болезнь так и не удалось скрыть от жены, и теперь она начнет допекать его своими переживаниями. Он просто хотел спокойствия, чтобы его не трогали.

Особенно раздражала ее суета по ночам. Да, Петр Иванович практически перестал спать ночами. Вечером, находясь под действием очередной порции алкоголя, он клевал носом и быстро отключался. Когда же анестезия ослабевала, а это случалось за полночь, как только жизнь вокруг окончательно замирала и цепенела, спина опять начинала ныть. В темноте и глухой тишине, да к тому же на мутную, спросонья голову, боль казалась особенно нестерпимой.

Стараясь не разбудить жену, он некоторое время изнывал и мок, словно моченое яблоко, под жарким одеялом, ворочаясь с боку на бок; потом, с отчаянием понимая, что сна больше не будет, скалясь от злости, тихо вставал и шел в коридор. Он ходил туда-обратно по коридору, включал свет на кухне, шел туда, потом возвращался обратно в коридор, кряхтя и шепча проклятия, потом трещал ручкой уборной. Когда он выходил из уборной, перед ним, точно приведение, возникала из полумрака Лидия Сергеевна. Она не спала, вслушивалась в его брожения, потом подслушивала у туалета его долгие кряхтения и редкое прерывистое журчание.

– Петя, ты еле ходишь в туалет, мне это совсем не нравится!

– Следи лучше за тем, как ты ходишь в туалет, – огрызался измученный бессонницей Петр Иванович.

– Петя… – строго повторяла она. – Как ты себя чувствуешь? Петя, ты слышишь меня?

– Ну что Петя, Петя! Плохо Пете. Настолько плохо, что жаль, что нельзя эвтаназию…

Лидия Сергеевна холодела от таких слов.

Она рассказала обо всем знакомой – врачу.

– Срочно проверяться! – сказала та и не откладывая договорилась о приеме со знакомым урологом. Сначала Петр Иванович изобразил готовность непременно идти, но в последний момент все отменил, сославшись на занятость в магазине. Лидии Сергеевне пришлось объясняться по поводу поведения мужа. Подруга отнеслась с пониманием:

– Если он не хочет идти сам, боится, то пусть сдаст на анализ мочу. Только мочу. Забери в баночку, и сама принеси нам, его не трогай. Мы посмотрим, если ничего страшного нет, то даже и говорить не будем больше о проверках.

Но Петр Иванович никому ничего не сдал.

В магазин он почти перестал ездить, взвалив все дела на плечи Вадима Александровича. Целыми днями он лежал на кровати в спальне или на диване в гостиной, дремля перед телевизором. Так он пытался хоть ненадолго отвоевать крупицы сна, забыться, сбежать от реальности, восстановить силы перед очередной бессонной ночью. Когда же начиналась ночь, Лидия Сергеевна уходила спать одна в гостиную. Но она не спала, а слушала и слушала, как муж бродит по коридору, возвращается в спальню, укладывается; как начинает скрежетать матрац, добротный, ортопедический, принимающий форму тела, скрипящий и визжащий, словно старая пружинная койка под яростно вертящимся Петром Ивановичем. «Пусть мучается, – злилась Лидия Сергеевна. – Не хочет лечиться – пусть мучается! Позорник! Стольких врачей упросила, кандидаты, доктора – никуда не пошел! Люди ждут, хотят помочь… А этот! Ладно, нравится корчиться от боли, пусть корчится! Все, хватит, никого больше не буду упрашивать, ни с кем договариваться, ни перед кем позориться. Даже слова лишнего не произнесу. Хочет так, пусть будет так. Трус, какой же трус!» Шел шестой час утра, а Петр Иванович все бродил и бродил.