– А танцы – это так, для души, – улыбнувшись, сказал. – Они отвлекают от горестных дум. Правда, вчера я малость переусердствовал, давление резко подскочило, да и аритмия усилилась. Долго не мог уснуть, пока не принял дополнительную порцию таблеток.

Про зажигательную брюнетку он и словом не обмолвился, как будто ее и не было никогда. А вот о том, что он отставной полковник, Павел Иванович вскользь сказал. На пиджаке я увидел орденские планки. Была там и Красная Звезда.

– Это за выполнение специального правительственного задания, – сухо пояснил, не вдаваясь в подробности. Да и к чему постороннему человеку, случайно встретившемуся в санатории, знать их?

…В последнее воскресенье октября золотая осень сдала вахту зиме. С утра резко похолодало и, к неудовольствию отдыхающих, среди которых каждый второй грибник, пошел мокрый снег. Теперь одним любимым занятием стало меньше. Что остается, кроме традиционных танцев и обязательных лечебных процедур? Бильярд, настольный теннис, шахматы да неторопливые прогулки по лесным тропинкам с беседами за жизнь. Поздняя осень, по-хозяйски убирающая последние листья с деревьев, навевала грусть. И только трудяге-дятлу, стук которого особенно слышен в тишине, кажется, все нипочем.

Всю жизнь прожившая в деревне Ефросинья Ивановна в начале осени стала городским жителем. Причина переселения банальна – старость: на Покров уже 75 будет, когда только успели эти годы набежать! В памяти, как в добротной кладовке, бережно хранится самое яркое и дорогое: их с Павлом скромная сельская свадьба, на которой они, молодые, красивые и безмерно счастливые, уже никого не стесняясь, на законных основаниях с удовольствием целуются; переезд в новый срубленный дом, еще пахнувший деревом, рождение первенца – сына, отметившего недавно полувековой юбилей.

Сашей она довольна: был бы жив отец, тоже порадовался бы его успешной карьере ученого, кандидата наук, а также своему внуку-студенту Павлуше, унаследовавшему не только имя, но и, наверное, гены деда. Даже внешне он очень похож на ее мужа, с которым душа в душу прожили 40 лет. Жаль, болезнь раньше времени разлучила их. А то жили бы вдвоем в своей Васильковке, где все вокруг живое и родное, и горя не знали.

На переезде в город настоял сын. Едва переступил порог, сказал, как отрезал:

– Хватит тебе, мама, одной мерзнуть в старой хате. Будешь в тепле и уюте жить, забудешь про печку с дровами, да и врачам надо показаться, подлечиться.

К сожалению, годы здоровья действительно не прибавляют: в последнее время давление стало прыгать, может, поэтому и голова побаливает, а таблетки уже не всегда помогают. Куда только энергия и силы подевались, когда не то что на работу, даже чтобы пройтись по селу их уже не хватает.

Загрузив в машину сына самое необходимое из одежды, обуви, стопку постельного белья, она закрыла на замок свою обитель и как с живым существом попрощалась с домом, где быстрокрылой ласточкой пролетела их с мужем семейная жизнь.

Переселяться насовсем в город, пусть и к сыну с невесткой и внуком, Ефросинье Ивановне не хотелось: словно чувствовала душа что-то недоброе. Привыкшая за 10 лет к одинокому образу жизни, она с трудом представляла себя на новом месте. Больше всего боялась оказаться там не нужной, обузой родным людям.

Первую ночь в квартире долго не могла заснуть. Мысли роем кружились в голове: «Правильно ли сделала, что переехала в семью сына, так ли уж ей здесь рады, как говорят, что она будет делать целыми днями одна в квартире, где нет никакого хозяйства? Дома уже давно бы спала, а тут лежит, как истукан, и смотрит в потолок… А может, сон не знает, где меня найти, и ищет по старому адресу, в Васильковке?»