К вечеру пришла мать. Лина не очень-то была рада видеть маму, но соседи по палате выписались, а к ней не то, что толпы родственников, вообще никто не приходил, поэтому еще один посетитель не мог не радовать.

– Привет, милая. Как ты себя чувствуешь? – мама спросила таким тоном, что, казалось, не была искренне заинтересована узнать ответ.

Она уже привыкла, что Лина никогда честно не отвечает на подобного рода вопросы. На вопрос «как дела?» дочь всегда отвечала «хорошо». Пока Лина пыталась откашляться и прочистить горло, чтоб заговорить. С тех пор, как ушел Мишель, она ни с кем не разговаривала, даже с медсестрами, в общении с которыми обходилась только кивками и негромкими звуками. Мама сказала, что заходила в больницу вчера вечером, но Лина спала.

– Ты, наверное, еще отходила от наркоза после операции. Я посидела с тобой минут десять, но мне все же надо было вернуться домой, чтобы отдохнуть и приготовить воскресный обед, – объяснила мама, оправдывая почему она опоздала, и почему ее до сих пор не было.

Лина поняла, что маме нужна похвала за это посещение и кивнула, одобряя ее решение прийти:

– Все хорошо, я сама справлюсь.

– Почему ты не сказала мне, что беременна? – мама прошептала, чтобы никто не слышал.

Хотя, кто мог услышать? Новоиспеченные родители час как ушли домой холить и лелеять свое чадо – так представлялось Лине, ведь все родители так поступают. Она завидовала этому ребенку.

– Срок был небольшой – чуть больше трех месяцев, – Лина объяснила с некоторым раздражением в голосе. – Я ждала, когда срок будет больше.

Она и правда планировала сказать маме в тот день, когда приехала бы к ней на обед, но авария помешала.

– Ну ты могла бы и пораньше сказать. Вчера мне пришлось все выяснять у врача, – сказала мама, чувствуя себя уязвленной. Лина не стала извиняться.

– А почему они поместили тебя в послеродовую палату?

– Не знаю. Больница была переполнена, когда меня сюда привезли, – ответила Лина несколько резко.

Этот тон не понравился маме.

– Ты не знаешь, кто это был – мальчик или девочка? – спросила она.

– Не знаю. Какая разница? – сказала Лина, еще больше раздражаясь.

На самом деле, она знала. Это была девочка: на прошлой неделе доктор ей сказал на УЗИ. Лина злилась, зная наперед, что мама не одобрит ее решения забеременеть, будучи не замужем: именно поэтому она и не говорила. Ей не хотелось подвергать себя и своего ребенка критике со стороны мамы раньше, чем следовало. В ее сознании вдруг мелькнула мысль, что ее ребенок никому не причинил вреда, и уже никогда не причинит.

Маму задело, что дочь раздражают расспросы, но она старалась не подать виду и сказала:

– Мне жалко, что так вышло с ребенком, но по крайней мере это разрешило ситуацию.

Она ждала, что Лина согласится. На этом этапе своей жизни Лина и правда не хотела ребенка. Ей было двадцать восемь лет, и пока материнские инстинкты в ней спали. До беременности она не хотела ребенка, но что-то сейчас заставляло ее не потакать матери и не соглашаться с ней. Возможно, это исходило от нежелания видеть в этом ужасном происшествии что-то хорошее.

– Когда тебя отпустят домой? Они сказали? – спросила мама, посматривая на часы. Визит переставал ей нравиться.

Лина ответила:

– Завтра утром. Около десяти.

Она соврала. Возможно, ее отпустят раньше. Она сказала неправду, потому что мама могла еще раз прийти в больницу до того, как ее выпустят, а ей хотелось поехать домой одной. Ей не нравилось зависеть от благотворительности других, даже если это мама.

– Я буду на работе в это время.

О том, чтобы отпроситься с работы и забрать дочь из больницы не могло быть и речи.