Но мозги у нее и вправду были устроены потрясающе. Логика ее рассуждений иногда граничила с шизофреническими парадоксами. «Если существует бесконечное число миров, то должны существовать все возможные варианты событий», – сказала она однажды на кухне, ни к кому не обращаясь.

– Ну и че? – отозвался я, ожидая подвоха.

– Подумай о мультивселенных.

– Я не верю в бесконечный космос.

– При чем здесь вера, идиот?

А потом я увидел у нее ротапринт английской статьи о тахионах – частицах, движущихся быстрее света, существование которых, по мнению автора статьи, не противоречит ни теории относительности, ни концепции четырехмерного пространства-времени Минковского в том случае, если предположить, что эти частицы движутся обратно во времени. И понял, что общий язык мне с Диной не найти.

До того, как Антон поделился своими матримониальными планами, мне и в голову не приходило, что между ними что-то есть.

Тем более что о происходящем у нее в душе я не имел ни малейшего понятия. Музыку она не слушала. Книг, не имеющих отношения к ее призванию, не читала. Даже фантастику. Гости к ней не ходили.

– Антон, – честно сказал я, – она ведь стерва. И, возможно, немного того…

– Я знаю, – сказал Антон. – У них на физтехе все такие.

– Дина – фрик, – грустно сказал я.

– Дина не фрик, а интроверт, – поправил меня Антон.

Если Дина была несогласна с миром в чем-то глубоком и важном, то она замолкала, зрачки у нее расширялись, мочки ушей краснели, а виски начинали заметно пульсировать. И выносить это молчание было тяжелее любого скандала. Эх, непростая жизнь у интровертов!

– Да зачем тебе вообще жениться?

– В твоей сестре есть что-то очень особенное.

– Ну-ка, интересно.

– Неинтересно. Был бы ты поумнее, ты бы тоже ее любил, – неожиданно сказал Антон, явно желая завершить разговор.

Когда он успел в нее влюбиться? Я ни разу не слышал, чтобы они разговаривали друг с другом дольше трех минут на кухне. И тут мне в голову пришла светлая мысль:

– А ты с ней говорил об этом?

– Очень коротко. Вчера.

– И что она сказала?

– Что мы оба от этого выиграем.

– Это вполне в ее стиле. И в твоем. А у вас был, э-э… роман?

– У нас не было романа. В твоем смысле.

– Постой! Ты хочешь сказать, что ты делаешь девушке предложение, не то что не пожив с ней несколько лет, но и ни разу ее не трахнув?

Антон поморщился. Я подумал, что зашел слишком далеко, и попытался выкрутиться.

– Мое дело тебя предупредить. С таким характером она могла бы быть посимпатичней. Прости господи, что говорю это про родную сестру.

Когда я обсудил сложившуюся ситуацию с Матвеем, то он просто сказал: «Если ваша девушка не только симпатична, но и умна, то ебать ее не только приятно, но и интересно». Я так и не понял, сам он придумал или украл у кого-то. Так мы породнились с Антоном.

Я подумал, что Химик был единственным человеком в нашей тусовке, к которому Дина относилась с уважением, и с ужасом посмотрел на кровать, где еще час назад лежало его тело. Особенно притягивала взгляд подушка с непонятными вмятинами на ней. Не подозрительными – это была обычная мятая подушка, без следов крови или насилия, – а просто непонятными. Где-то Химик касался ее головой предпоследний раз. Где-то – последний. И восстановить это совершенно невозможно, да и не факт, что нужно. Так и проходит время: мнутся подушки, умирают люди. Невосстановимо.

Я поймал себя на мысли, что уже несколько минут не могу отвести взгляд от кровати, и тут меня позвал Писатель, который наконец оторвался от своих бумаг.

– Начнемте, господин Мезенин. Или лучше Иосиф? Как по батюшке?