Волк лежал на траве, ощущая, как жизнь покидает его через пролом ребер. С каждой потерянной каплей крови приближаясь все ближе и ближе к концу, он снова почувствовал тот странный, едва уловимый аромат, так напугавший его недавно. Но теперь запах исходил от него самого, так пахла его собственная кровь. В последний раз закрывая глаза, волк вдруг понял: «Это был аромат смерти… так пахнет вечность…»

Дарк пришел в себя с первыми лучами солнца, безжалостно бьющего по глазам даже сквозь закрытые веки. Наступило утро. Он лежал у давно потухшего костра и пытался понять, что же с ним все-таки произошло. Открыть глаза не решался, боялся боли, которая, скорее всего, хлынет в голову сквозь прорези глаз вместе с солнечным светом. Так уже было в прошлый раз, там, на поле. Боль – злая сторожевая собака, которая не нападает сразу, а загоняет прокравшегося в дом воришку в самый далекий угол жилища и ждет возвращения хозяев. Когда Дарк лежал зажмурившись, то чувствовал лишь легкое покалывание в висках и затылке, но как только открыл глаза, так сразу же ощутил сильные спазмы лопающихся в голове сосудов и нестерпимую резь вновь кровоточащей раны. Кожа лица ощущала остатки запекшейся крови, руки тоже были в чем-то вязком и липком. Медленно и как бы с неохотой он начал шевелиться, сел на траву. Через пару минут боль, как ни странно, ушла, и Дарк решился открыть глаза.

«О боже… лучше бы я этого не делал!» – просвистела в мозгу полная ужаса и отчаяния мысль. То, что предстало перед его глазами, было отвратительной картинкой ночного кошмара. Вся поляна была залита кровью, уже собравшейся в омерзительно липкие сгустки. В двух метрах перед ним в странной, неестественной позе лежало обезображенное, полусъеденное тело Зулика. Лица не было, с верхней части черепа еще свисала пара ошметков мяса и кожи. Правая рука была оторвана по локоть и валялась неподалеку, прямо в костре, источая аромат подгорелого мяса. Вместо ног – до блеска обглоданные кости, заканчивающиеся короткими кожаными сапогами с кусками мяса внутри.

Минут пять Дарк сидел без движения, шокированный увиденным. Он не был изнеженным белоручкой и за свою службу в армии повидал многое. Как говорится: «Кто хоть раз в жизни увидел последствия удара двуручной секирой, уже не заплачет при виде отрубленного пальца…» Привыкший к сценам насилия и убийства, к виду обезображенных трупов, распоротых животов и отрубленных конечностей, сейчас он был не испуган, а растерян. После любого сражения на поле можно увидеть и не такое, но там все было понятно и закономерно, там оставила свои следы война, и любой солдат, не считая наивных новобранцев, был морально готов увидеть или превратиться в подобное. Сейчас же он был застигнут врасплох и подавлен бессмысленной жестокостью происходящего. Казалось, только что сидел и болтал с пареньком, закрываешь глаза, открываешь их вновь и видишь, что собеседником позавтракали.

Немного отойдя от шока, Дарк осмотрел поляну, пытаясь воссоздать картину ночных событий, ответить на вопрос, что же здесь все-таки произошло, пока он был без сознания.

Напавшее животное было одно и не очень крупных размеров. Большой хищник или стая сглодали бы труп полностью, не оставив даже костей. Судя по неестественному извороту головы, первый удар был нанесен в шею, точно в сонную артерию. Удар оказался смертельным, и мальчишка умер мгновенно, даже не почувствовав боли, – «Хоть это утешает!» Тварь не боялась огня, чтобы напасть, ей пришлось подойти вплотную к костру и, возможно, даже опалить шкуру. Скорее всего, это был старый матерый волк, хотя сказать с уверенностью нельзя – в лесу водилось слишком много хищников, которых Дарк не знал.