Ну, прежде всего я могу сказать в своё оправдание, что я был молод и глуп. Да, именно так я и скажу. Вы, конечно, мне не поверите, но это какая-никакая, а отмазка.

Знаю, кто-то из вас обязательно скажет, что я был жалок уже тогда, когда потерял всё, что только мог обрести за долгие годы борьбы. Да, я был невероятно жалок, но и сейчас ничего не изменилось, поверьте мне. Быть на грани помутнения рассудка, видеть то, чего не видят другие, – это сложно, это ещё больше сводит с ума.

Буквально на днях я вспоминал, что же было не так в том толстом странном гноме, который мне привиделся. И его образ каждый раз выходил у меня ещё более туманным, чем прежде, как будто бы его владелец не позволял мне составить его портрет. Помню, что костюм на нём по швам трещал, я слышал, как вот-вот из штанов выпадет его тучная задница. Помню, что пёс был какой-то странный, от него разило падалью и болотной гнилью. Помню глазки этого хряка в человеческой одежде, или лучше бы сказать: его единственный глаз, такой ужасный, пустой, но всевидящий.

Одно я знаю точно, готов стреляться, чтобы доказать свою правоту: тучный уродец, а теперь я ясно вижу перед собой что-то уродливое, хотя и не слишком уверен в правдивости своего видения, был не человеком. Если покопаться в памяти, а она у меня не такая уж плохая, чёрт возьми, можно вырыть интересные детали…

Которые я мгновенно забываю.

***

В голове гудели голоса, виски пульсировали так, будто на них давили невидимые пальцы. Брендон ощущал себя застрявшим между пространством и временем, зависшим посреди впадины, отделяющей космос от реальности. Что с ним не так, чёрт возьми?

Лицо горело. Капитану показалось, как будто он падает с обрыва в бесконечную пропасть, а потом резко приземляется на застывший в лёд снег. Пробуждение было ужасным, страх липким потом пробрался под промёрзшую одежду, расплываясь по спине, ушам, рукам. Он тонул в этом страхе, самому жутком из всех, которые только могли быть. Страхе без причины, без начала, но с одним концом: дрожь во всём теле и желание избавиться от давления.

Открытые глаза ничего не видели, темнота окутала не только разум, но и всё существо мужчины. Какое-то время он не верил, что вообще жив. Когда же взгляд слабо сфокусировался на чём-то розовато-белом, мелькающем перед глазами, Брендон поморщился, тут же посмотрев в сторону. Белый снег искрами и сполохами врезался слепящим светом в напряжённые зрачки, разрезая болью мозг на несколько частей.

– Твою мать! – Взвыл Брендон, закрывая глаза дрожащими ледяными ладонями. Лицо вспыхнуло от прикосновения, как будто под кожу вонзили разом десятки иголок. Наверное, он слишком долго пролежал на холоде, как какой-нибудь труп. Брендон не сомневался, что ему грозит обморожение, если ничего не предпринять.

– Вы в порядке? – Услышал он противный женский писк над ухом. – Душка, он очнулся. Душка!

– Очнулся? – Раздался ещё один. Такой же противный, но более глубокий.

– Я думала, он умер!

Ничего не понимая, капитан Уинтер медленно сел, согнувшись, и приоткрыл глаза, из-под полуопущенных век наблюдая за обладательницами голосов. Он даже не удивился, увидев тех самых молодых мамаш, которые недавно (час назад, два, десять?) здоровались с ним на недо-французском. Да, точно, они. Шубки те же, он их ни с чем бы не спутал.

Дрожа от холода, Брендон сунул красные опухшие ладони в карманы, пытаясь найти в них бумажник, которого там не оказалось. Пачка сигарет валяется в правом, зажигалка и телефон – в левом, какой-то мелкий мусор на дне каждого, ниточки, пуговицы, крошки. И ни следов бумажника.