Это трагифарсовое приключение я изобразила в романе уже в наши дни («Нева», 2012, №6) и получила читательский отклик: «Oksana Lebedeva, 30.07.2012 г. Как ни странно, абсолютно аналогичная история вплоть до ответа учительницы произошла со мной, когда я училась в первом классе. Запомнилось на всю жизнь» (https://goo.gl/A6Gix4).
Ровно то же самое рассказывали респонденты Алексея Юрчака, вспоминая и характерную реплику учителей, и собственные неприятнейшие чувства. «Возможно, учителя боялись, что подобные рисунки, выполненные их учениками, могли быть поняты как проявление идеологической невнимательности, а может, и неблагонадежности, самих учителей. <…> некое особенное кощунство, нарушающее общий порядок вещей» (Алексей Юрчак. Это было навсегда, пока не кончилось. – М.: НЛО, 2014, с. 186).
Реалии «сакральной» ленинианы порождали еще один бродячий школьный сюжет – осквернение. Он относился к неупоминаемым, хотя, полагаю, знаком каждому, кто учился в позднесоветское время. Его подробно описала Марина Столяр в мемуарной части исследования «Религия советской цивилизации» (Киев: Стилос, 2010). Одуряющая скука типичной школы вызывала к жизни дикую и негигиеничную забаву: подростки плевались через трубочку шариками жеваной промокательной бумаги. «Осквернение» обязательного в каждом классе портрета Ленина становилось неизбежным, хотя и не по злой воле. Мемуаристка вспоминает, что в ее классе был целый «иконостас» – Ленин, Маркс, Энгельс. На перемене дети плевались и попали в священное изображение. После звонка «раздался голос учительницы, который звучал на какой-то предельной ноте, соединяющей гнев и ужас: „Кто! Это! Сделал!“. Виновных никто не выдал – они сами признались. Интуитивно я почувствовала, что такого рода „преступления“ почему-то считаются хуже уголовных» (с. 29). В школу срочно были вызваны родители, и ученики увидели их лица, опрокинутые от страха.
В «моем» случае учительница истории рыдала, простирая руки к портрету Ленина над классной доской, директор с завучем испуганно-гневно перетаптывались, весь класс стоял навытяжку. Хотя в портрет даже не попали – роковой шарик прилип к доске. Но чем это могло кончиться – и чем кончалось в реальности – взрослые знали: делом о государственном преступлении.
Вот ошеломительные примеры, приведенные в книге «Крамола: Инакомыслие в СССР при Хрущеве и Брежневе 1953—1982 гг.: Рассекреченные документы Верховного суда и Прокуратуры СССР» (М.: Материк, 2005).
Рабочий лесхоза бросил обломки карандаша в портрет Ленина и спросил у него: «Чого дивишься на мене, що менi погано живеться?» (с. 169). Рабочий из Рязанской области бросил огурец в портрет «одного из руководителей» (с. 175). Пьяная нищенка приютилась на ночлег в бане, где «повредила стенды с фотокарточками Ленина и выбросила бюст Ленина из окна на улицу» (с. 181). То есть в бане был ленинский уголок – пример запредельного безумия. Водитель трамвая «обезобразил портрет Председателя Совета министров СССР, расчеркав его карандашом» (с. 180). Плотник в общежитии «совершал похабные действия перед портретом вождя»: «молча проявлял надругательства, то есть показывал свой половой член, а второй раз, испортив воздух и обращаясь к портрету, говорил, что крутит носом, не хочет нюхать» (с. 185).
Все это очень смешно, если не знать, что несчастные люди были осуждены за государственное преступление. А прокурорский надзор за делами о государственных преступлениях пришел к выводу, что все виновники получили десять лет лагерей и пять лет поражения в правах совершенно законно: «приговор считать правильным». Только плотник, испортивший портрету воздух, чудом добился пересмотра: вместо десяти лет лагерей ему милостиво дали… пять.