Мама Лу живет в деревне, в большом доме близ Хитчина, в котором сдает комнаты.

– Дело в том, что…

Лу собирается с духом, хотя уже знает, какая сейчас последует реплика. Ну, конечно:

– … я вряд ли справлюсь с ними обоими одна.

И она наносит еще один удар, чтобы убедиться, что Лу повержена и уже не встанет:

– С моим бедром мне трудно ходить по магазинам, показывать им окрестности, развлекать.

Ерунда, думает Лу. Когда она решает сдать комнаты, никакое бедро ее не останавливает. Готовить английский завтрак, стелить постели, храбриться – с незнакомыми это куда труднее, чем с дядей и тетей Лу. Странно: когда дело касается денег, мама со всем прекрасно справляется.

А из трубки льется:

– Вот я и подумала, что ты могла бы приехать – тебе ведь не так далеко, верно, дорогая? Хорошо бы ты приехала в четверг после работы. Ты можешь сесть на поезд из Хаммерсмита до Кингс-Кросса, а оттуда приехать сюда.

Если бы Лу не привыкла к подобному, она бы не поверила – мать действительно хочет заарканить не на два дня, а на целых три. «А как же моя сестра? – в ярости думает она. – Джорджия не может помочь?» Но Лу знает, что нет смысла спорить. У младшей сестры муж и дети, и мама никогда не просит у нее и четверти того, что требует от Лу.

– Мам, – наконец, говорит она, понимая, что пустой разговор подходит к концу, так как мать уже высказала свою настойчивую просьбу, скорее даже требование, – ты слишком поздно мне сообщила, у меня уже планы на выходные.

Это правда: прежде всего, по утрам в пятницу она играет в теннис, потом помогает в местной ночлежке для бездомных, а в субботу ее пригласили на день рождения.

– Правда? Так жаль. Ну что ж, если ты так занята… – Следует пауза, но можно догадаться, что мать разочарована.

– Дай подумать. Я посмотрю, что можно сделать.

Снова молчание. Лу знает, что мама ждет, когда она снова заговорит – искусная тактика, рассчитанная на то, чтобы добиться своего.

– Может быть, я смогу ненадолго заехать, – наконец, уступает Лу.

Вина, чувство вины! Лу в ярости. Она знала, что сдастся, она всегда сдается.

– Хорошо, дорогая, конечно, три дня было бы лучше. Ну, не буду настаивать.

«Как великодушно с твоей стороны!» – думает Лу.

И тут раздается стук в дверь. Следующий ученик.

– Слушай, мама, мне пора заканчивать разговор.

– Конечно, конечно, хорошо. Но, Лу…

– Что? – Она старается не выдать нетерпения.

– Ты вечером мне сообщишь? Просто, если ты не сможешь, мне придется отменить их визит. А будет нехорошо, если я сообщу им об этом слишком поздно.

«ПОШЛА ТЫ К ЧЕРТУ!» – думает Лу, но вслух произносит:

– Да, конечно, – и кладет трубку.

Она так зла и чувствует себя такой обиженной, что ее колотит. Такой матери – вечно что-то требующей, поглощенной собой, такой ограниченной – что же удивляться, что Лу никогда честно не говорила о своей сексуальной ориентации?

Больница – лабиринт коридоров и палат, пристроек и временных помещений. Карен и Анна не в том состоянии духа, чтобы разобраться в указателях. Они направляются в палату экстренной помощи, но, когда добираются туда и спрашивают, им велят подождать. В конце концов, появляется дружелюбная медсестра.

– Кто-то из вас миссис Финнеган? – спрашивает она.

Карен кивает.

– Вашего мужа положили в смотровую комнату. Если хотите, я провожу вас туда.

– Пожалуйста, – говорит Анна.

Они следуют за дамой, энергично выстукивающей каблуками по застеленным линолеумом лестничным пролетам и бесконечным коридорам и в итоге оказываются у дверей с надписью «МОРГ». Все это кажется ужасным, бесчеловечным.

Медсестра звонит, и их впускают.

– Это миссис Финнеган, – говорит она человеку в белом халате.