Поняв, что крик был во сне, Матвей хотел было снова попытаться задремать, но на этот раз ему помешало противнейшее ощущение, поднявшееся откуда-то из живота к горлу и желавшее вырваться наружу. Тошнило неимоверно. Да еще в правом виске застряла иголка, то ослабляя, то усиливая свое давление. Стало понятно, что дело – шляпа, и поспать не удастся. Он судорожно потер висок. Мелькнула спасительная мысль об остановке и возможности проветриться. Расписание подсказало, что с минуты на минуту будет Бологое. Это открытие так обрадовало Матвея, что он даже забыл на некоторое время о тошноте. Затем неторопливо надел ботинки и, презрев пальто, пошел в тамбур. Там он прислонился к отрезвляюще холодной стене. Через пару минут поезд замедлил темп и подкравшись к станции, замер.

Матвей вышел на перрон, прошелся по платформе, остановился и, закрыв глаза, несколько раз вдохнул морозный воздух. Придя в себя, стал осматриваться. Неподалеку от станции росло несколько деревьев. Грустная ноябрьская бледность, сменившая золотую осень, полную драгоценных камней, пронизывала все вокруг ожиданием. С деревьев уже облетели все листья, и только призрачные клочки, как память, свисали с потускневших ветвей. Ожидание… Матвей поднял глаза к небу. В природе наступила пауза, как перед началом симфонии. Он, не отрываясь, смотрел во мрак неба.

И вот, сверху, на черную землю стали медленно опускаться белоснежные лепестки. Сначала только несколько первопроходцев, но постепенно их становилось все больше и больше. Хлопья вертелись и искрились в оранжевом свете станционного фонаря и медленно ложились на землю. Деревья с грациозным спокойствием принимали мягкий саван, как будто нежную улыбку смерти.

Станция, поезд и все вокруг теперь было покрыто тончайшим белым покрывалом. А завеса снега была уже почти непроглядной. Снежинки ложились на лицо, волосы, ресницы Матвея и превращались в маленькие капли. Он оглядел поезд и увидел у одного из вагонов фигуру женщины. Она была в долгополом пальто с меховым воротником. А на воротник этот, медленно кружась, опускались снежинки.

Матвей, который еще не пришел в себя после одурманивающей жары поезда, теперь погрузился в необъяснимую рассеяность. Его привлекли эти снежинки, которые как будто подмигивали, буквально завораживали своим озорством. И он, даже не отдавая себе отчета, стал приближаться к этому зрелищу, движимый только желанием рассмотреть, как это искорки снега серебрят мех воротника.

Он уже почти поравнялся с ней, как женщина повернулась и посмотрела ему прямо в глаза. Матей хотел что-то сказать, но в голове только и вертелось, что обрывки мыслей о том, как прекрасно ложится снег на воротник. Наконец, он придумал какую-то банальную фразу, но в этот момент из вагона вывалилась стая подвыпивших парней, оказавшись точно между молодым человеком и женщиной. С радостным гоготом они достали сигареты, но тут выяснилось, что ни один из них не удосужился взять зажигалку, и парни, как за соломинку хватаясь, осведомились у нашего героя насчет чего-нибудь из чего можно извлечь огонь.

Ни зажигалки, ни спичек, ни даже огнива у Матвея не было, и ему пришлось выслушать соболезнования по поводу столько вредной привычки – не курить. Наконец, они отошли в сторону. Но незнакомка, как и полагается в таких случаях, уже исчезла.

Стряхнув с себя снег, Матвей, посвежевший, вошел в жаркий вагон. Довольный, он растянулся на полке и мгновенно уснул.

1993

В начале восьмого утра поезд прибыл на вокзал. Матвей вышел на улицу и с радостью вдохнул свежий воздух. Было на удивление тепло. Ночной мрак почти рассеялся, и в утренних сумерках суетились люди, парковались машины, выкрикивали что-то продавцы – вокзал жил своей жизнью. Матвей, заспанный и неумытый брел через всю эту сутолоку к выходу.