Всё наше время, вся наша жизнь уходила на то, чтобы мы могли расплатиться за неё. Так, будто при рождении мы заложили собственные жизни в ломбард под огромные проценты и теперь должны выплачивать их каждодневно, чтобы вернуть обратно свою судьбу. У одних это получается сделать очень быстро, другим удаётся расплатиться за свою жизнь к её середине, но большинство трудятся до самой смерти, так и не успев пожить. Мы не знали, как жить «по правилам» и продолжали говорить правду, замечать хамство и бороться с ним, кричать, когда было больно, плакать, когда становилось невыносимо грустно, и застывать посреди улиц при виде чего-то прекрасного…

Как всегда на каникулах я поехал в деревню. Был мой год. Значит, мне было двенадцать. Это логично. Год петуха. Если честно, мне не очень-то нравится мой знак по китайскому гороскопу. Вот, если бы тигр или дракон? Сейчас тоже мой год.

Я прокручивал эту сцену уже много раз. Слышал из маминых уст ещё больше, когда она рассказывала её всем родственникам, друзьям и всяким другим «сочувствующим».

Я прокручивал её уже слишком много раз, потому расскажу максимально коротко. Мы побежали с ребятами на реку. Один чувак сказал, что нашёл новое клевое место, откуда можно круто понырять. Меня не было в деревне целый год. Ребята шутили надо мной, что я загордился, стал обычным «городским ссыкуном». Меня никто не просил и не подталкивал. Я просто решил доказать свою смелость. И прыгнул первый. Задрав задницу, вниз головой, как страус. Теперь я тоже, как страус – птица, не способная летать. Зачем тогда быть птицей? Если бы не фантазия, если бы не мои путешествия. Нет, всё-таки мне повезло больше, чем этой несчастной птице.

Я прыгнул первым. На неглубоком дне лежал металлический обломок от старого кузова. Я превратился в круги на воде.

Вынырнул обратно только через пять дней. Несколько суток я был в коме. Мне сделали операцию. Мне поставили первый диагноз: «Перелом шейного отдела позвоночника с повреждением спинного мозга».

После долгих странствий по врачам психотерапевт прибавил второй: «Регрессия, психологический инфантилизм».

Потом ещё многое разъяснял маме в кабинете, а я подслушивал:

«…может оно и к лучшему… все невзгоды и лишения, а я буду с вами откровенен, их ждёт вас немало, он будет переносить с присущей детям непосредственностью и стойкостью… знаете ли, дети ведь намного сильнее нас… взрослых…»

Инфантильный инвалид. Звучит по-дурацки.

Вот и вся история.

Сначала казалось так, если бы я надел другую голову. И вижу чужую жизнь. Плакать не хотелось. Хотелось вырваться из себя, как из грязной одежды. Встать. Убежать на реку. Стоять там и смотреть в муть воды и решить не прыгать, а пойти в дом. Поесть бабушкиных блинов, драников, попить чаю или холодного квасу. Потискать котов.

Встать я не мог. Моё тело застыло. Оледенело. Стало камнем. Не моим. Совсем неправильные сравнения. Правильных и не подберёшь. Всё целиком. Представляете? Вряд ли. Никаких ощущений. Пропала речь. Движений тоже нет. Ног, рук, живота, шеи. Нет. Только глаза.

Они взяли на себя всё. Они мёрзли, когда было открыто окно, они уставали общаться со светом, потому что не закрывались целый день. Кажется, я даже моргать стал реже, чтобы больше успеть увидеть, впитать. Но не когда меня приходили навещать, ведь я научился говорить глазами:

«Митенька, здравствуй!» – и я улыбаюсь ими, подмигиваю: «Привет, ба».

«Митька, ты тут шикарно устроился! В школу не нужно лазить» – а я… – «Смотрите-ка, он смеётся! Честное слово ребзя, у него такие же глаза, когда он смеётся»! – смеюсь.