Вот милицейский патруль впереди я увидел, что зыркал
по сторонам и меня напрягло их вниманье. В Москве я
несколько лет уж живу без прописки, и как-то однажды
был я задержан за это и даже меня в отделенье
препроводили и заперли в карцере. Я дебоширить
стал и ругаться, пока, наконец, лейтенант, что дежурил
на телефонах, не начал звонить моим добрым знакомым
чтоб приезжали меня выкупать из ментовки. Мгновенно
Ирочка, добрый мой ангел, а также еще один парень
были на месте и, штраф заплатив, из ментовки забрали.
Что же я понял там сидючи час? Что свобода, о коей
нынче твердят, иллюзорна. Что есть круг известный народа —
нищих, бродяг и других неудачников, коих нередко
и за людей не считают, чьи личности терпят насилье.
Кстати, одно поразило меня в этом карцере грязном.
Я с любопытством, пока там сидел, стал рассматривать стены,
надписи взглядом ища. И представьте мое удивленье
после осмотра, когда не нашел никакого я мата
или иного ругательства. Были зато утешенья
и наставление всем уповать на Иисуса. Я тронут
был наставленьем, которого смысл заключался в той мысли,
что лишь Иисус любит всех незаконно отверженных жизнью.
«Вот, – я подумал, – действительно, кто же бродягу утешит,
коль ни отца нет, ни матери, люди ж его презирают,
всеми отверженный, ходит и просит подачки, а сердце
ищет любви, утешенья. Ведь люди хотят одного лишь!
Сердце бродяги такое ж как сердце любого иного,
также оно омываться любовью желает. А нету
рядом источника чувств. Потому-то несчастный и помнит
об Утешителе, что не отвергнет, а примет с любовью».
Так я подумал тогда, и сейчас тронут этой же мыслью.
ГЛАВКА ТРЕТЬЯ
По эскалатору вниз опускаться я стал. И хоть время
было в запасе, но я зашагал по ступенькам, ведь скучно
просто стоять и глазеть на рекламу и лица всех встречных.
«Автозаводская» мельком прочел на стене, подошедши
к краю платформы, и поезда стал дожидаться, шагая
взад и вперед по платформе. Когда-то давно, лет пятнадцать
или семнадцать назад, когда только окончил я школу,
и из далекого Крыма приехал в Москву в Театральный
вуз поступать в первый раз (поступил я в него со второго,
но после армии уж), то я жил уже в этом районе.
Больше скажу – жил я в этом же сталинском доме, но только
вход был с другого двора и в подъезде другом. А забрался
в эти края, познакомившись с парнем, что тоже пытался
в вуз поступить Театральный, и был он меня лет на десять
старше примерно и выглядел очень солидно. Мы оба
с ним провалились на первом экзамене, и неудача
нас подружила. Узнав, что мне негде приткнуться и ночи
я провожу на вокзале, он мне предложил ночь-другую
или подольше, коль нужно мне будет, пожить в его доме.
Звали его Михаилом. Он стал для меня провожатым
в этом аду, что давил мою психику чуждой и жесткой
графикой жизни. Однажды он мне предложил проституток
в дом привести, но я с ужасом эту идею отвергнул.
В общем, пугал меня мир. Тосковал я по дому и маме.
И когда вмиг провалился во всех четырех институтах,
то испытал облегченье скорее, чем грусть, и уехал
сразу домой, не истратив всех денег, что мама дала мне.
Связку бананов домой я привез и какую-то мелочь
из сувениров. И вот через столько-то лет оказался
волею случая вновь в этом доме. Как мир все же тесен,
хоть и обширна Москва. Я теперь здесь снимаю квартиру.
Мишу же вновь не особо стремился увидеть, ведь столько
лет уж прошло, да и точно квартиры не помнил его я.
Раз только как-то шатался по дворику возле подъезда,
где проживал Михаил, и глазами искал его окна,
вспомнить пытаясь этаж, как на детской площадке увидел
трех мужиков, что «козла» забивали, за столиком сидя.
Пиво они распивали и громко смеялись, горланя.