, – подумал Иван и тут же почувствовал себя Шуркой Большим из «Кортика» Рыбакова, а Шурка этот, выйдя на сцену для декламации стихов, любил говорить: «Кому на Руси жить хорошо». Сочинение Некрасова», – как будто без него не знают, что это сочинил Некрасов48. Иван не раз чувствовал себя таким вот Шуркой, когда присовокуплял к «Преступлению и наказанию» Достоевского, к «Тошноте» – Сартра или вот теперь к «Воскресению» – Толстого. Ясно, что Толстого. Хотя почему обязательно ясно? Возьмите тех же «Бедных людей»… Кого? Ясно, что Достоевского. А вот и неясно – Толстой, между прочим, тоже «Бедных людей» написал – коротенький такой рассказик. Да и если взять «Войну и мир», то она вовсе не обязательно должна быть «Войной и миром» Толстого, но может быть «Войной и миром» Прудона, а ведь есть версия, что Толстой прямо позаимствовал название книги у французского философа. Так что, может быть, Шурка был и прав, не забывая о Некрасове, и ему, Ивану, тоже не вредно было вспомнить о Толстом. В конце концов, даже и «Воскресение» есть еще и как минимум у Йейтса, – пьеса такая. Иван ее, правда, не читал, да и я тоже, но кто знает, может быть, вы и читали – вы ведь читатели, а разве можно предсказать, что читал, а что не читал тот или иной читатель?

Впрочем, я, как и обычно, отвлекся, а Иван тем временем уже прочитал ту самую рецензию на «Воскресение» (Толстого), свидетелем рождения которой мы уже были49 – но я думаю, в виду краткости рецензии можно привести ее и еще раз:

«Анна Каренина». Роман. Время написания: 1873—1877.

«Что такое искусство?» Эссе. Время написания: 1897.

«Воскресение». Роман. Время окончания: 1899.

Вывод: Писателю лучше не знать, что такое искусство, ведь это знание очень плохо сказывается на его искусстве».

Иван оставил к рецензии следующий комментарий: «Хорошо сказал. Согласен». Его комментарий не был первым; из любопытства Иван почитал, что уже написали до него: «О, еще один осел пытается пнуть мертвого Льва»; «В самую точку!»; «Вы сколько страниц „Воскресения“ прочитали? 10? 20?»; «Тезис любопытный, но требует развернутого изложения», и т. д. Иван подумал, что его комментарий – один из самых безликих. С другой стороны, и рецензия по своему характеру едва ли предполагала содержательную дискуссию; скорее она требовала или согласия, или злобствования. Он выбрал согласие. Точка. Да нет, не точка. Уж раньше он бы по любому оставил комментарий посодержательнее. Само по себе сопоставление «Анны» с «Воскресением» через призму эссе «Что такое искусство?» открывало весьма благодатную почву для общения, а он всегда любил поговорить с «Мешком». А что можно ответить на оставленный им комментарий? Разве что смайл отправить. Смайл – это такая штука… как бы объяснить… текстовое изображение улыбки, в общем. Эту ненужную информацию я опять-таки сообщаю недалекому читателю далекого будущего.

Иван же, в очередной раз поймав себя на мысли о нежелании вступать в какие бы то ни было дискуссии даже и с проверенными временем сетевыми друзьями, стал смотреть, что еще интересного вырисовывается на сайте. Продолжал активно обсуждаться «гимн ГКП»50. И в смысле поэзии, и в смысле идеологии. Ивану гимн нравился: и поэтически, и идейно. Больше всего спорили из-за религии. Предсказуемо. Кое-кто так и вообще грозился выйти из сообщества, если в гимне «сохранят нападки на Бога». Иван поучаствовал в дискуссии немного нескладным поэтическим комментарием:

Писателям и ваятелям – искусства искателям,

Привет образцово-показательный.

Искателям Бога —

Скатертью дорога.

Комментарий вызвал ряд ответных комментариев, смысл которых сводился в основном к тому, что Иван не умеет ни писать стихи, ни выражать свои мысли. Но и тут Иван, собравшись было отстоять свою, если не поэтическую, то интеллектуальную честь, вдруг понял, что у него опять нет требуемого запала. Правда, он и никогда не был любителем дискутировать на «горячие» текущие темы из жизни сообщества – слишком это походило на дискуссии в политических программах, когда все кругом о чем-то кричат, ни секунды не сомневаясь, что именно громкость голоса является самым убедительным аргументом. Иван не любил крика в любых его формах, поэтому он ушел от «дискуссии». Кто-то, конечно, сказал бы, что он струсил, – сам бы он сказал, что ему просто всё равно – как Холдену Колфилду, когда у него украли перчатки в Пэнси