Сегодня к чаю у него был коржик. Вообще, Иван очень любил выпечку. Вы скажете, что тоже любите ее? Но люди, скажем, и грибы любят, но, как утверждает Толкиен, до хоббитов им в этой любви весьма далеко35. Вот и до Ивана вам, весьма вероятно, было бы далеко в вашей любви к выпечке. Обед без выпечки для Ивана и вовсе не был обедом, и он бы скорее обошелся без супа, чем, допустим, без коржика к чаю. Но коржик коржику рознь, как и песочное кольцо песочному кольцу, или сочень с творогом – сочню с творогом. В этом состоит немалая проблема любви к пище – становишься чересчур разборчивым и даже до абсурда капризным. Нормальный человек поел и пошел себе, а вот тот, кто любит поесть – и то ему не то, и это не это. Уж коржики, казалось бы, все одинаковы. Но нет, стоит вам полюбить выпечку, и вы очень быстро поймете, что нет в природе двух одинаковых коржиков. Один слишком рыхлый, другой, напротив, чересчур твердый, пересушенный. Мелочь, конечно, но настроение уже не то. Непредсказуемые, в общем, это ребята – одинаковые с виду коржики36. Соответственно, каждый раз, приступая к чаепитию, Иван с опасливым ожиданием делал первый укус – каким-то будет его сегодняшний коржик? Оказался вполне себе. Бывают и повкуснее, но вполне подходяще. Как и программа по теле, в общем. На крепкую четверку. Иван не торопился – на уничтожение всего одного коржика у него обычно уходило минут десять – он бы с удовольствием уничтожил и два, и три коржа, но приходилось помнить о желудке. Параллельно он следил за программой об актере. Показывали отрывки из кино и спектаклей – некоторые он знал, некоторые видел впервые. Вот, например, отрывок из теле-спектакля «Фома Гордеев», где актер играл крестного Фомы:

«– Жизнь, брат Фома, очень просто поставлена: или всех грызи, иль лежи в грязи…

Старик улыбался, и обломки зубов во рту его вызвали у Фомы острую мысль: «Многих, видно, ты загрыз…»

– Лучше-то ничего нет? Тут – всё?»

Фоме внушалось, что – да, тут всё, а он, видимо, хотел увидеть в жизни и что-то другое. Что-то кроме извечной грызни за кусок побольше. Отрывок этот весьма зацепил Ивана, тем более, что он не только не смотрел спектакля, но и книгу не читал. Тут ему пришлось поставить себя на место Сани Григорьева из «Двух капитанов» Каверина, а Саню его подруга Катя однажды поймала на незнании романа Диккенса – при том, что Саня считался весьма культурно продвинутым индивидом37. А тут такой пробел. Это дело надо было исправлять. И Сане, и Ивану.

И вдруг Ивану стало не по себе – он почувствовал приближение той самой неведомой угрозы; он снова почувствовал себя в магическом круге, который пытается пробить некая нечистая сила. Как-то это было связано с только что увиденным отрывком. Но как? Он по-прежнему не мог этого понять. Вместе с тем, сейчас, за чаем, страх не завладел им, но лишь слегка к нему прикоснулся и отступил. Почему? – опять-таки непонятно.

Чаепитие тем временем подошло к концу. Посмотрев телевизор еще минут десять и не увидев ничего интересного, Иван решил пойти и прилечь. Вообще-то, он предпочитал воздерживаться от послеобеденного сна, но иногда не мог удержаться, а сейчас еще сказывался и снотворный эффект от выпитой им ранее кружки пива. Что же, припомнил он, «сама натура назначила, чтобы наевшись, немного отдохнуть»38 – припомнил да и пошел отдыхать, надеясь, что не увидит во сне белого быка39, или как до смерти секут бедную лошадку40, или еще что-нибудь в этом роде. Его надежды оправдались – ему удалось и заснуть, и сон его был без сновидений, и даже никто на него не садился и жизнь из него не высасывал