– Кто – картошка? – удивлённо спрашивает молодая женщина, но, проследив его взгляд, смущённо поправляется: – Извини! Да, Веро очень идёт материнство. Я попросила её быть крёстной Мишеля.

Наступает очередь Жиля глядеть на собеседницу с недоумением.

– Мне кажется, ей будет приятно, – отвечает Софи на его немой вопрос. – Хочется сделать что-то, что поможет ей поскорее забыть всё то горе, что она вытерпела от моего брата. Она нравится мне, Жиль. И мне не хочется, чтобы она чувствовала себя одиноко.

– Месье Бойер, если не секрет: на что живёт ваша семья? – спрашивает пожилой невысокий толстячок, сидящий напротив Жиля. – Много ли слуг в доме?

– Живём на средства, которые Каро выплачивает после развода, – ледяным тоном отвечает Жиль, глядя поверх головы собеседника. – С хозяйством справляемся. С нами наша нянюшка и Матье, рабочий.

– Так Вероника же собирается устраиваться работать! – восклицает сухенькая миниатюрная мадам Робер – свекровь Софи. – Мы договорились, что по утрам наш шофёр будет отвозить её во Второй круг. Мадам Бойер, я правильно поняла, что вы будете обучать детей чтению и счёту?

– Да, всё верно, – радостно откликается Вероника. – Я провела несколько пробных уроков, и меня взяли преподавать в школе при Соборе.

Гости за столом смотрят на неё так, будто молодая мадам призналась при всех, что всем деликатесам предпочитает крысятину. Жилю нестерпимо хочется закрыть её собой от этих брезгливых взглядов. И почему она ничего ему не сказала о том, что собирается подрабатывать? Или он такой невнимательный, что забыл?

– А что не так? – громко спрашивает Жиль. – Есть какой-то закон, по которому женщины в Ядре работать не могут? Если я хорошо усвоил историю создания Азиля, город разрабатывали семьдесят две женщины-учёные. И я уверен, что на них никто не пялился с презрением. Ими восхищались.

Старший Лефевр незаметно толкает сына в бок локтем и, когда Сельен слегка склоняет голову, шепчет:

– Этот опаснее Ники Каро. Не возьмём в оборот сейчас – в Совете будет слишком поздно.

Сын кивает, встряхивая косо остриженной чёлкой, и Антуан Лефевр говорит, обращаясь к Жилю:

– Месье Бойер, вы пока очень юны и слишком долго взращивались в неподобающих условиях. То, что женщины Ядра не работают, это не блажь, а их привилегия. У нас принято, что семью содержит мужчина, а мадам хранит домашний очаг. И мне очень жаль, что в одной из наших семей мужчин не оказалось. В таком случае женщине с ребёнком было бы лучше вернуться в дом мужа, а не играть в независимость.

Договорив, он возвращается к приёму пищи. Жиль вспыхивает до корней волос, тут же бледнеет. Софи Робер хватает его за руку, не давая встать из-за стола.

– Тише-тише… – просит она шёпотом, склонив голову, чтобы никто не увидел. – Просто не реагируй.

Гости сдержанно шумят, как кажется Жилю – одобряя слова Лефевра. Вероника негромко воркует над сыном Софи, лицо её безмятежно и невозмутимо. Но когда они с Жилем встречаются глазами, он понимает, что сестра оскорблена до глубины души.

В этот момент в гостиную из коридора влетает растрёпанная Амелия в сопровождении всё того же мальчишки лет пяти и, сияя, выпаливает:

– В кабинете месье Пьера железная коробка пикает и бормочет! Мам, я честно, только ручку покрутила, а она заругалась!

Робер-старший и Софи обмениваются ошарашенными взглядами, оставляют гостей и почти бегом спешат туда, где стоит радиоаппаратура, которая безмолвствовала до сего момента почти полвека.

Город лихорадит. Кажется, в Азиле не осталось ни уголка, куда не проникла бы новость. «Мы не одни!» – кричат заголовки газет. Об источнике сигнала каких только предположений не выдвигают. В Университете разгорячённые известием студенты даже на занятиях по математике спорят, обсуждают, строят догадки.