Суровая Россия с её суровыми нравами и суровыми условиями для жизни...

Клянусь, я почти забываю о присутствии здесь невыносимого Гилла, но этот придурок решает сам напомнить мне о себе.

Из уха вырывают наушник, а следом Гилл с шумом опускается на стул напротив меня. Вальяжно откидывается на спинку и смотрит так, словно я ему задолжала крупную сумму денег. Затем подхватывает край раскрытой книги, разворачивает её к себе и вчитывается в титульный лист. Усмехается и бездушно отталкивает от себя биографию писателя.

Я оборачиваюсь на стол, за которым он сидел раньше, и убеждаюсь в том, что мне не показалось жжение в затылке от завистливо-недовольных взглядов.

— Что, хочешь натравить на меня своих поклонниц? — с сарказмом спрашиваю я.

— Хочу, чтобы ты сегодня пришла на игру, — облокачивается он на стол.

— Очень интересно. И зачем тебе это?

— Придёшь и увидишь, — хмыкает он.

— Без вариантов, — отрезаю я и встаю из-за стола.

Физически не могу находиться рядом с этим человеком. Эти его невероятные глаза и то, что они транслируют... Обидно, что с другими девочками он приветлив и обаятелен, а со мной ведёт себя по-скотски. Словно я заслужила.

Впрочем, меня не должно это волновать. Пусть бы просто оставил меня в покое. Да.

Но ему плевать на мои желания.

В этот раз в отдел русской классики он идёт следом за мной.

Я резко разворачиваюсь к нему и шиплю:

— Какого чёрта, Гилл? Тебе больше нечем заняться, кроме того, что преследовать меня?

— До начала игры я абсолютно свободен, — равнодушно пожимает он плечами.

— Это не ответ на мой вопрос, — глухо рычу я, отвернувшись к стеллажу.

Вижу нужную книгу и тянусь к ней, но меня опережает Гилл: выхватывает книгу и переставляет её на полку выше. Его близость обжигает, а в нос проникает аромат парфюма: что-то древесное, с нотками океанского бриза.

— Почему ты вчера сбежала со стадиона, ведьма?

— Это так по-детски, Гилл, — замечаю я одновременно с его вопросом и отвечаю грубо: — Не твоего ума дело.

— То есть тебе всё же знакомо чувство стыда?

Гилл цепляется одной рукой в полку у моего лица и напирает на меня так, что в конце концов я оказываюсь зажата между ним и книжным стеллажом.

Я цепляюсь пальцами в полки ниже и едва дышу. Его аура и близость подчиняют, делают из меня заворожённого удавом кролика, который потерял рассудок...

Гилл медленно склоняется ближе, прижимается щекой к щеке, от чего я вздрагиваю, и горячо шепчет мне на ухо:

— Им будет полезно увидеть, что ты просто на просто повёрнута на бейсболистах.

Гилл с усмешкой отталкивается от шкафа и идёт вон.

— Кому — им? — хрипло спрашиваю я ему в спину, потому что в горле пересохло.

Парень тормозит у края стеллажей и усмехается:

— Точно, у тебя же их целая команда. — А затем его лицо каменеет: — Фрейзеру и Хейгу, ведьма.

Я обмираю.

Хейгу?

Гилл знаком с Логаном?..

_________

[5] Лев Толстой — один из наиболее известных русских писателей и мыслителей, один из величайших писателей-романистов мира.

4. Глава 4. Сабрина

Я включаю фильм ужасов и укладываю на колени огромную тарелку с попкорном. Смотрю на электронные часы на фальшивой каминной полке, где стоят фоторамки с моим и папиным изображением, и отстранённо думаю о том, что игра по бейсболу уже началась.

Выходит, парень, который раньше кое-что для меня значил, сегодня будет на стадионе... В числе команды соперников, я так понимаю. Сменил место учёбы, но бейсбол не забросил. Что, впрочем, не удивительно — он горячо любил эту игру.

Одна из главных тем наших давнишних разговоров.

Итак, Логан Хейг — подающий большие надежды питчер.

Каким он мне тогда представлялся?