Наш классный руководитель Владимир Амосович так делал, когда к нему девушки приближались. Он у нас был несчастным. Здоровый крепкий мужчина, к которому неравнодушно относились женщины всех возрастов. Некоторые девчонки признавались ему в любви. Так что учитель прятал руки за спину, когда к нему девчонка подходила.

Знак: трогать нельзя.

Меня трогать нельзя? Даже обидно.

— В институте. Автотранспортный.

— Где?!

В меня не сразу укладывается его ответ.

— Ты хочешь сказать, что у тебя четвёртый курс… Высшее образование?

— Да.

Вот тебе и плоские извилины. Я смеюсь, ошарашенная такой новостью. Мирон Корсаров получает высшее образование! Этот мир меняется на глазах.

Мы уже на улице, где светит яркое солнце и слепит глаза. Обжигает кожу. Пахнет городским летом с выхлопными газами и молодой листвой.

Он рад, что я смеюсь. Смотрит восторженно. Его глаза остаются тёмно-карими, потому что над ними нависают суровые широкие брови. На самом деле он красив настолько, что я бы его сфоткала и послала в какой-нибудь журнал на обложку. От этого радостно, потому что у меня есть шанс заполучить этого парня, и грустно, что на него заглядываются девчонки.

Идём по улице, и я вижу, как на него смотрят. Он привлекательный.

— Работаешь? — продолжаю я разговор, потому что Мирон в моём присутствии сильно теряется, это заметно. Он свои руки расцепляет и вытирает об джинсы. Ладони потеют. Взгляд от меня устремляется вдаль, под острыми скулами играют желваки.

— В автомастерской, неполный день. Я не оформлен. Так больше получить можно.

Продолжаю его разглядывать. Пока идём, чуть приближаюсь к нему. Всегда любил в гаражах пропадать, так и пошёл по своей линии. У него одежда не из дешёвых, значит, хорошо зарабатывает.

— Можно на автобусе или пешком дойдём? — Мирон продолжает стесняться, его щёки, подогретые солнцем, краснеют.

— Лучше подъехать, жарко, — говорю я.

Надо говорить ещё и ещё. Мы стесняемся, плотину надо пробивать, иначе он уйдёт к какой-нибудь болтушке. Такого сцапают сразу. За такого ещё биться придётся.

Мы сворачиваем между домами в тихий закоулок. Можно срезать до остановки. И в тени пройти. Я знаю это место, Мирон идёт за мной. Чувствую, что он напряжен, останавливается.

— Мирон, — поворачиваюсь я, он прислоняется к стене дома и закидывает голову назад. Шея у него мужская такая, сильная. Он вообще весь нереальный какой-то. Как с картинки. Подростком такой нескладный был, а в такого мужчину вырос. Чуть не проморгала своё счастье! Осталось только выяснить, что с ним происходит. — Что-то случилось?

Он закрывает глаза, сжимает кулаки.

Откровенно беспокоюсь, подбегаю ближе. Мирон ловит меня. Так неожиданно, что я ойкаю и распахиваю на него глаза. Мои запястья в его сильных пальцах, насмерть прибиты над моей головой к стене дома в пустом переулке. 

Вот в таком положении пистолет бесполезен. Я пытаюсь руки вытащить и опустить, не получается. Парень невероятно сильный. Точно знаю, что у него не руки, а сталь.

Я не кричу, потому что он склоняется и… У него слёзы на глазах!

— Не плачь, — шепчу как можно нежнее.

 Пытаюсь высмотреть его лицо, которое он от меня прячет, наклоняя голову совсем низко. С ним можно говорить по-человечески. Корсаров не обидит. Даже когда Рон на меня нападал в школе, я знала, что если я попрошу, он услышит. Только никогда не просила, потому что вот от таких налётов на мою хрупкую фигуру верещала, как потерпевшая, и начинала отбиваться всеми путями. Тогда можно было, теперь я даже не пошевелюсь под его напором.

Никак не хотелось, чтобы меня насильно… Это ужасно неприятно. Одно спасает от истерики: мысль, что это мой парень, в которого я давно влюблена. И я стала старше. Шепчу сдержанно: