Ноги перестают держать. У меня кружится голова. Я проваливаюсь в какую-то бездну и лечу в неё, лечу, и никак не могу остановиться. Если бы Сабур не держал меня за плечи, я бы уже грохнулась к его ногам, как он и мечтает.

– Ступай, Анна! – тихо рычит Сабур, отпуская мои плечи. – Ступай, пока я не наделал непозволительных глупостей!

Едва переставляя ноги, я бросаюсь к двери. Еле попадаю в замочную скважину ключом. Заскакиваю в квартиру не оглядываясь. Захлопываю дверь и приваливаюсь к ней спиной.

Дышать не могу. Пахнет Сабуром и смятыми розами. Кажется, я вся им пропахла. Слышу, как бахает сердце в груди, а потом открываются и закрываются двери лифта.

Только тогда ко мне возвращается способность дышать.

Вот это да! Теперь Сабур от меня вообще не отцепится?

– Если твоя подруга не поторопится, Анна, мы улетим без неё! – сказал шейх Сабур и величественно прошагал мимо меня к трапу самолёта.

Сегодня я наконец-то увидела его в белоснежных гутре и кандуре. Он лично заехал за мной, чтобы сопроводить в аэропорт. Мне польстило это внимание, но выглядело это так, будто шейх боялся, что я сбегу или передумаю лететь в Касуману.

Прошло три дня с тех пор, как он меня поцеловал, и я вроде бы успокоилась, но стоило мне увидеть Сабура, как кровь вскипела во мне так, что я не знала, куда себя деть от его пристального, кошачьего взгляда. Он вёл со мной сдержанно и учтиво, но я понимала, что он просто ждёт удобного момента, чтобы вновь проявить ко мне свой пыл.

Если бы не цветы и восточные сладости, которые мне привозили в эти дни, причём их доставляли и утром, и вечером, с маленькими записочками, написанными его рукой, я бы подумала, что Сабур решил позабыть о своей затее переспать со мной.

Записки были короткими, но красноречивыми:

"Томлюсь ожиданием встречи", "хочу тебе присниться в непристойном сне", "мечтаю целовать твои руки и ноги", и всё в таком духе.

Ничего особенного, но когда читая, я представляла самого Сабура, его бархатистый голос, мурашки бежали по всему телу. И целовал он при этом далеко не мои конечности, а всё самое запретное, что только можно представить.

Эта настойчивая романтика говорила мне о том, что мужчина думает обо мне каждую минуту. И красиво, и страшно вместе с тем.

Вслед за Сабуром в самолёт проследовала его свита, а также женщина в хиджабе. Её лицо закрывали огромные солнцезащитные очки, поэтому я не могла судить о её возрасте, да и видела мельком. Её привезли на другой машине, не на той, что мы ехали с Сабуром. Кто она, интересно? Может, служанка? Одежда женщины была весьма скромной, это и наводило меня на мысль о том, что она прислуга или какая-нибудь помощница шейха.

Все уже были в самолёте, кроме меня. Я осталась стоять, как дура, вглядываясь в здание аэропорта. Как же я ненавидела сейчас Милану!

Я хотела притвориться больной, чтобы не лететь в эту страшную командировку, но Милана приехала ко мне домой и ревела весь вечер, падая мне в ноги, умоляя меня не бросать её одну. Я сжалилась над подругой уже в который раз, и вот теперь вынуждена снова краснеть за неё.

Как же я корила сейчас себя за свою доброту. Чтобы я ещё раз когда-либо связалась с Котовой! Упаси, господь!

Наконец, на горизонте замаячило красное пятно, и я приложила руку козырьком к голове, чтобы солнце не так слепило, пока я разглядывала того, кто приближался к самолёту.

– Анька, привет! – ветер донёс до меня голос подруги, и я с облегчением вздохнула, не в силах сдержать радостной улыбки.

Мне тоже как-то не хотелось улетать в Касуману без напарницы. Чем ближе подходила моя подруга, тащившая за собой огромный чемодан, тем мрачнее я становилась. Милана была одета совершенно неподобающе: топик на лямках, подразумевающий отсутствие лифчика и красная юбка выше колен. На голове у нее не было даже шляпы или косынки.