– Не хочу я договариваться! – внезапно рявкает он так, что я замираю. – Мне не это нужно.

– Да плевать мне, что тебе нужно! – чуть взмахиваю руками.

Если бы эта глыба не зажимала меня, я бы этими руками еще и всплеснула. Но я в каменных тисках этого орангутанга, а в бедро мне по-прежнему толкается его неугомонная дубина.

– Значит, выдавать замуж твою подругу будет кто-то другой, – отвечает Захар, склонив голову набок.

– Да что тебе нужно?! Чего ты хочешь?!

– Тебя, – тихо отвечает он, и его губы оказываются на моих.

Римма

Первые пару секунд я даже теряюсь. Ахаю от неожиданности, и настырный, наглый язык тут же врывается в мой рот и начинает хозяйничать там. На моем собственном взрывается незнакомый теплый вкус с примесью сигаретного дыма. Я как будто даю себе эти пару мгновений на то, чтобы распробовать. А еще осознать, кто меня целует.

Начинаю мычать и пытаюсь увернуться, но большая ладонь фиксирует мой затылок, не давая сдвинуться ни на миллиметр. Тогда я, психанув, впиваюсь зубами в губу Исакова и сжимаю так, что даже прокусываю нежную кожу. Вкладываю в этот укус всю свою ярость, которой за последний год накопилось с лихвой.

Захар отрывается от меня и хищно улыбается. Слизывает с прокушенной губы капельку крови.

Взгляд бешеный, дыхание тяжелое. Он смотрит на меня так, будто живой из этой кладовой я уже не выйду. Мне страшно и в то же время я ловлю себя на странном чувстве азарта. Хочется еще сильнее раздраконить этого засранца, чтобы его на ошметки порвало от злости.

– Так ты у нас тигрица, Кудрявая, – сипло произносит он, прошивая насквозь своим зеленым взглядом. Глаза теперь больше напоминают цвет мха. Они потемнели от желания, и взгляд стал тяжелее. – Больше не буду называть тебя Няшкой. Какая из тебя Няшка? Ты валькирия.

– Отвали от меня, – хриплю, сверля его взглядом. – Будешь приставать, будет еще хуже!

Хочется пригрозить ему моим папой прокурором, да только Захару эта угроза будет до одного места. Его отец криминальный авторитет, и таким, как Исаков, все нипочем.

– Куда уж хуже, Кудрявая? – понизив голос, спрашивает он и снова приближает свое лицо к моему. – Хуже, чем дрочить на тебя, уже не будет.

Я давлюсь воздухом. Хочется переспросить, правильно ли я поняла, но я не доставлю Исакову такого удовольствия. И почему, черт подери, меня каким-то странным образом греет мысль, что он думает обо мне, когда…

Ой, мамочки! Вот этого как раз и не хватало! Фантазировать о мастурбирующем Захаре – это вообще хрень какая-то.

– Сотри шок с лица, Римма, – хмыкает он. – А вот желание оставь. И перестань так облизывать губы, если не хочешь повторения.

– Не хочу, – произношу шепотом и качаю головой для надежности.

– Так, ладно, – Захар отрывается от меня и делает пару шагов назад. Проводит рукой по своим коротким волосам и склоняет голову набок. Смотрит на меня, слегка прищурившись. – Если ты сказала правду про парня, ему пиздец, Римма, – серьезно произносит он.

– Что? В каком смысле? – задыхаюсь от возмущения.

– В прямом. В прошлом году я тебе сказал, что ты будешь моей. И ты будешь.

– Да плевать мне на твои желания, понял?! – восклицаю возмущенно. – Не тебе решать, с кем я буду! И мой парень… он… он тебе втащит так, что ты еще сутки будешь челюсть свою собирать по кусочкам, ясно?!

На лице Исакова расплывается улыбка.

– Жду нашей с ним встречи, пиздец просто.

– Меня бесит этот разговор! И ты бесишь! Свадьба уже должна начаться, а мы заперты в кладовой! Звони друзьям, пусть выпустят нас!

– Я не взял с собой телефон, – спокойно произносит этот мудила, и желание запустить ему в башку банку с огурцами усиливается. Я даже сжимаю кулаки, чтобы не допустить убийства. Папа расстроится, если ему придется стать обвинителем в деле его собственной дочери. – Присядем? – кивает мне на картонный ящик справа.