Она огляделась. Возникало впечатление, будто он вышел отсюда пару минут назад. Она подтащила стул, встала на него, сняла со шкафа чемодан. Замки открылись с глухим металлическим лязгом. Алекс подняла крышку и уставилась на порванную желтую подкладку, сломанную пластиковую вешалку и один черный носок. Вспомнила первый день, когда собирала его четырнадцать лет назад. Видела одежду, аккуратно разложенную, выглаженную: маечки, летние рубашечки и серый пуловер для приготовишек, на всем аккуратно пришитые бирочки с именем… Вдруг поняла, что плачет. Не дай бог, зайдет Отто и увидит ее в слезах.

Алекс открыла верхний ящик его письменного стола. Дневник. Пролистала несколько мартовских страниц, но ничего интересного не нашла. Расписание лекций, начало каникул, отмеченное жирной линией, ниже которой было написано: «Лыжи». Еще несколько страниц – до 15 января. «Вечером в 8. Обед. Кэрри». Днем ранее запись: «7:30. Кино. Кэрри». После 15-го имя Кэрри больше не встречалось. Несколько дней не были заполнены, но помечены крупной звездочкой. Она пролистала вперед к 17 апреля и улыбнулась влажными глазами: дата была обведена черным кружком, а рядом красовалась аккуратная подпись: «Д. Р. мамы».

Через несколько страниц нашлись еще звездочки – недели через две после предыдущих. Против 4 мая – Алекс уставилась на эту дату, пораженная. Ей вдруг показалось, что невидимая рука подняла ее и бросила в холодную воду, а вода пропитала ее, словно лакмусовую бумажку. Именно эту дату – 4 мая – показывали ее часы во время ланча с Филипом Мейном.

– Как у вас дела?

Она повернулась. В дверях стоял Отто, улыбался своей жуткой всеведущей улыбкой. Похоже, этой карикатурной маске, состоящей из царапин и синяков, известно немало тайн ее сына.

– Хорошо. Прекрасно. Тут в графине остался портвейн… если хотите.

– Портвейн долго не стоит, – пренебрежительно заметил Отто. – Он уже прокис.

– Тут у него много всякого вина, – равнодушно сказала она. – Возьмите, пожалуйста.

Ей хотелось, чтобы Отто взял что-нибудь, отчаянно хотелось, только она не до конца понимала причины такого своего желания – то ли ей нужно было, чтобы он почувствовал себя ее должником, то ли просто хотелось его ублажить.

Он кивнул без всякого интереса:

– Не думаю, что Фабиан так уж хорошо разбирался в винах.

– Его отец… – с негодованием начала было она, но замолчала, поняв, что заглатывает его наживку. – Что вы сейчас имели в виду, Отто, когда говорили, что у Фабиана всегда были проблемы с девушками?

Отто подошел к книжным полкам, достал книгу, перелистал несколько страниц.

– Я думаю, миссис Хайтауэр, вы не очень хорошо знали вашего сына, – равнодушно сказал он.

– А ваши родители хорошо вас знают?

– Мою мать, когда мне исполнилось четыре, поместили в заведение. Мой отец… – он пожал плечами, – да, я с ним часто встречаюсь.

– Какое заведение?

– Одно заведение.

– Для душевнобольных? – осторожно спросила она.

Он отвернулся и спросил:

– И что вы собираетесь со всем этим делать?

– Не знаю. Забрать и…

Алекс поняла, что не знает. Закрыв дневник, просмотрела другие бумаги. С удивлением обнаружила стопку почтовых открыток и письмо, адресованное Фабиану в Кембридж, написанное девичьим почерком, – все это было схвачено резинкой. Алекс засунула стопку в дневник, положила на дно чемодана. Она ощущала на себе взгляд Отто, но каждый раз, когда она поворачивалась в его сторону, он по-прежнему листал страницы книги. Чувствуя себя мародером, она сложила брюки и сунула в чемодан.

– Если не возражаете, я возьму эту книгу.

– Конечно. Берите все, что хотите… мне это ни к чему… я хочу сказать… я собираюсь раздать все это, так что берите.