Леонид надменно фыркнул и сунул письмо в карман.

– Иванов!

– Я! – ответил служивый.

– Погрузить арестованных на повозку и отвезти на вокзал. Там ждать моих распоряжений. Пусть с ними в качестве охраны поедут четверо. Остальные могут пойти на гулянку в деревню, – голос командира был необъяснимо мягок и доброжелателен, и совсем-совсем другим, чем несколько минут до этого. Леонид знал, как это подействует на его солдат и знал, как они отреагируют и, что его влияние на умы молодцев укрепиться еще сильнее.

– Ура! У-р-а! – завопили басы и тяжелыми сапогами помчали к выходу.

Федора Мохова и Наталию погрузили, как было приказано, в повозку под стражей четырёх во главе с Ивановым. Две другие повозки, принявшие тринадцать молодцев, с бранью, песнями и криками погнали, поднимая за собой по дороге столб пыли, в село.

Тронулась в путь и первая повозка. Наталья Михайловна обернулась и посмотрела на их дом, деревья, клумбы. Она заметно постарела за это утро, но приняла свое положение без протеста, без злобы, без ропота. Она смиренно простилась со всеми и со всем. Наталья опустила голову и тяжело вздохнула:

– Да будет воля Твоя…

– Аминь! – сказал Федр Мохов и взял за руку свою жену. Они ехали молча. С каждым метром отделения от детей и от дома, становилось все тяжелее. Чем ниже опускалась Наталья Михайловна, тем сильнее сжимал Федр ее пальцы. Она сдерживалась сколько могла, пока, наконец, не прижалась к его плечу, чтобы муж не видел ее беззвучных слёз.

Во дворе остался только грузовик под охраной водителя, который заменил солдата по разрешению командира.

Леонид Петрович остался почти один. В доме стало удивительно тихо. Эта дикая тишина, кажется, заполнила собой каждый уголок усадьбы. Однако, монотонный стук огромных маятниковых часов в гостиной отчаянно с ней боролся. Садовский стоял на прежнем месте. Он осознал: он силен. Чтобы осмотреть еще раз помещение со всем богатством, Леонид прошелся на каблуках по гостиной. Под ними иногда визгливо трещало стекло, деревянные элементы мебели, разбросанные травы. Остался командир весьма довольным своим трудом. Оно того стоило. Садовский ухмыльнулся. У него на все были свои планы, и он от них не собирался отступать. Но по порядку. Сейчас перед ним была другая задача: он вспомнил про письмо.

Командир отыскал эту дверь, коморку и ещё одну дверь, и оказался на кухне.

– Сыночек! – бросилась его обнимать Марья Петровна. – Ленечка! Лёня! – но тут же она отпрянула и оттолкнула его. – Что ты здесь делаешь? – возмутилась она. – Как ты можешь чинить зло этим людям?

– Я не лиходей какой-нибудь, мама! – пытался объясниться сын. – Я исполняю то, что мне было поручено.

– А если бы тебе…– зарыдала Марья Петровна. – А если бы тебе было приказано мать родную расстрелять? … Ты бы тоже это сделал?

Сын ничего не ответил.

– Значит сделал бы…– с горечью закивала головой мать.

Пошло несколько минут, пока Марья Петровна усмирила свой плач.

– Что же с ними дальше будет?

– Всего-навсего небольшой срок года на три, не больше, и поработают немного на государство. У них будет крыша над головой и еда. Потом будут свободны и вернутся домой, – солгал сын, пытаясь успокоить мать. – И нечего тут такие драмы устраивать!

– Но за что? Лёнечка, объясни мне, за что? Сколько людей у них работает. Сколько семей имеет хлеб и до хлеба. Зачем? … Что они сделали? Какой закон нарушили?

– Что сделано, то сделано, – отрезал Леонид.

– А детки? Что с ними будет?

– Они будут работать на пользу Союза.

– О, нет! Не может быть! – запричитала снова Марья Петровна. – С каждой новостью ты рвешь мое сердце на части!