Позвольте мне привести несколько примеров этих различных методологий – как они оперируют в сфере психологии. Эксклюзивно эмпирико-аналитическое исследование в применении к человеку порождает классический бихевиоризм. В его самой распространенной форме (например, Скиннер) бихевиоризм признает в качестве эмпирических данных только сенсибилию, или объективно воспринимаемые события. Разум как разум, на самом деле, не признается и отвергается, а организм рассматривается как очень сложный, но полностью реактивный механизм. И правда, бихевиоризм может собирать всевозможного рода чувственно-объективные данные (чем он и занимается): данные таблиц времени предъявления подкрепляющего стимула, условные рефлексы, положительные и отрицательные подкрепления и так далее. И в своей классической форме бихевиоризм даже особо-то и не интересуется тем, чтобы говорить с человеком. Конечно же, бихевиористы разговаривают с испытуемыми, ведь они не перестают быть людьми, однако в самой модели для этого нет никакой причины: если вы хотите, чтобы человек продемонстрировал определенную реакцию, то – независимо от того, что хочет сам человек, – вы просто начинаете подкреплять желаемую реакцию. В рамках данной модели у человека на самом деле нет выбора, кроме как реактивно следовать за подкреплением, ведь в данной модели у человека нет разума как разума, нет свободной воли, нет способности к спонтанному и произвольному действию, нет выбора. Бихевиоризм, иными словами, это, по существу, монолог, или монологическая наука. Он эмпирико-аналитичен. И данная модель очень хорошо работает с подчеловеческими животными (и подчеловеческими уровнями человеческого животного), ведь животные и вправду преимущественно досимвольные, доинтенциональные, доисторические и допреднамеренные существа, – это все, что можно воспринимать и исследовать эмпирическим образом.

Но, разумеется, классическая бихевиористическая модель довольно плохо работает в отношении людей, ведь у человека между сенсорно-чувственными стимулами и сенсорно-чувственным откликом имеется ментальная структура, и эта структура подчиняется законам, действующим не в сенсибилии, а в интеллигибилии. Когда классический бихевиоризм начал хотя бы смутно признавать данный факт, он попытался приспособить к нему свою модель, введя концепцию «вмешивающихся переменных» (например, Халл): то есть между сенсомоторным стимулом и сенсомоторным откликом существует «вмешивающиеся», или когнитивные, переменные, такие как ожидание и ценность (Халл, Толман). Хотя это и весьма верно, эмпирико-аналитическая методология бихевиоризма была плохо вооружена для изучения этих вмешивающихся переменных, ведь эмпирическое исследование работает с объективными данными, а вмешивающиеся переменные (интеллигибилия) не столько объективны, сколь межсубъективны. И в тот момент, когда начинаешь исследовать межсубъективные феномены, незамедлительно попадаешь в мир дискурса, диалога, общения, интроспекции, герменевтики, феноменологии и так далее. И пытаться работать с этими ментально-феноменологическими данными при помощи эмпирико-аналитических методов (например, называя их «вербальным поведением») примерно так же эффективно, как пытаться узнать смысл «Войны и мира» путем анализа объективных чернил и бумаги, на которой напечатана книга.

Нет совершенно никаких оснований отвергать ограниченную полезность эмпирико-аналитического исследования человеческого поведения. Человеческая сенсибилия не только должна подвергаться эмпирическому изучению, но также в той мере, в какой интеллигибилия (или трансценделия) изменяет объективный мир, эти изменения можно и необходимо исследовать эмпирическим образом. Однако сам эмпиризм упускает из виду сущность даже этих изменений. Позвольте мне привести, пожалуй, самый сложный пример, дабы показать, на основе чего можно вести аргументацию. Произведение искусства, картина – скажем, «Третье мая 1808 года» Гойи. По ряду наших критериев это произведение искусства можно изучать эмпирически. Во-первых, композиция картины, дата на холсте и т. д. могут быть эмпирически проанализированы, и сенсибилия самой работы – ее цвета, линия, поверхности, эстетика – могут быть эмпирически ухвачены. Во-вторых, сама картина и вправду является